– Это можно.
– Интендант Бозов? – обратился к хозяйственному типу Коллекционер.
– Он самый.
– Слушай, Бозов, ты, я вижу, парень ушлый. А мы тут, по всему судя, на недельку застряли. Может, подсобишь с досугом за разумное вознаграждение? А то, чую, со скуки подохнем.
– Что в вашем понимании есть досуг? – без доли удивления поинтересовался интендант, заглядывая под кровати.
– Жратва повкуснее и бухло покрепче. Мы без изысков. Ну, и бабенку неплохо было бы подогнать, а лучше двух. Я слышал, их у вас в избытке.
– Золотой.
Охотник присвистнул:
– Ты, Бозов, совсем уж… это… Я ж тебя о досуге на неделю прошу, а не о пожизненном пансионе. Давай будем реалистами – тридцати монет тебе за глаза хватит.
– Жратва, бухло и две бабы за тридцать монет? – интендант усмехнулся и покачал головой.
– Я от любовных утех воздержусь, – заявил Стас.
– Ну вот, – просветлел лицом Коллекционер, – значит, количество баб сокращается до одной персоны.
– Тогда расценки сокращаются до пятидесяти монет, – ответил Бозов, деловито проверяя внутренности тумбочек.
– Окстись, военный. Сорок – красная цена.
– Сорок пять.
– Ладно, черт с тобой. Но бабу приведи молодую, чтоб не за тридцать. А то, знаешь ли, к четвертому десятку женщина начинает пахнуть могилой, – Коллекционер осклабился и полез в подсумок за деньгами, но очень скоро улыбка сошла с его лица. – Зараза. Восьми монет не хватает. Может, на тридцати семи сойдемся?
– Исключено.
– Станислав, не хочешь внести свою долю в наше совместное предприятие?
– Я с тобой позже рассчитаюсь, – ответил Стас, крутя вентиль пустого рукомойника. – За съестное. А использовать местных женщин в качестве подневольных шлюх считаю неэтичным.
– Минуточку, – обратился охотник к Бозову. – Нам с женой нужно поговорить, – после чего переключился на Стаса: – Ты это брось, закидоны свои. Ведешь себя как последняя сука. Здоровье мне подорвать хочешь?
– На баб денег не проси.
– Профессиональная этика, да?
– Можно и так сказать.
– А в чем проблема? – непонимающе развел Коллекционер руками. – Они тебе заплатили, ты отработал. Теперь мы им заплатим, они отработают. Все честно. Ладно, кончай ломаться.
– Мне больше нечего добавить.
– Блядь! Ну что за… – Охотник направил в сторону несговорчивого компаньона указующий перст, явно намереваясь поделиться кой-какими соображениями по поводу морально-этических норм вместе с их носителем, но взял себя в руки и почти без раздражения в голосе обратился к интенданту: – Такие вот дела, дружище. Придется обойтись без женского общества. Тридцать пять, верно?
Бозов молча забрал деньги и, пройдя к двери, остановился.
– Завтрак в восемь, обед в двенадцать, ужин в девятнадцать, – проинформировал он постояльцев. – Комната ваша не запирается, так что советую ко времени раздачи быть на месте. Тут до пожрать соискателей хватает. И меню свое не светите особо.
– С бухлом напряженно? – поинтересовался Коллекционер.
– Не очень, но лучше не нарываться.
С этими словами интендант вышел за дверь.
– А за рекой-то нравы построже были, – заметил Стас.
– Чем дальше от начальства, тем меньше условностей, – усмехнулся охотник. – Правда, кое у кого они настолько глубоко вбиты в голову, что никакого начальства не нужно.
– Это не условности, – ответил Стас, пробуя матрас пятой точкой. – Это называется – совесть. Вот она-то и не позволяет мне драть бывшего заказчика против его воли.
– Ерунда, – отмахнулся Коллекционер, развалившись на соседнем топчане. – Такая же условность, как, скажем, рукопожатие. Древний приветственный жест, говорящий – «В моей руке нет оружия, я не враг». Но разве сегодня ты веришь рукопожатию? А веришь ли ты, что благодарность в виде «спасибо» дарует адресату спасение божье? Это элементарные примеры, но мы можем пойти дальше, развивая логическую цепочку, и в конце концов придем к выводу, что совесть – не что иное, как набор условностей, накрепко вбитых в голову социумом. Понимаешь, – охотник сел и прислонился спиной к стене, изображая руками в воздухе сферу, – социум – это очень серьезная штука. Ты в нем крутишься ежедневно, непрерывно. Мозг с детства впитывает и закрепляет шаблоны поведения, принятые в социуме. Год за годом этих шаблонов становится все больше. И в один прекрасный день ты пропитываешься ими насквозь. Тебе уже не нужно решать – что и как. На любой жизненный случай найдется подходящий сценарий действия или бездействия. И ты перестаешь задумываться над сутью. Шаблоны, поверхностные слои поведенческих рефлексов заместили ее целиком. Совесть, честь, стыд, долг – всего лишь разные комбинации примитивных условностей. А кто сказал, что они так уж необходимы? С чем обычно ассоциируются у тебя эти понятия? Ну, давай, вспомни. Угрызения, муки, жертвы. Все? А хоть что-то приятное, что-то полезное? Нет. Так зачем же тащить на себе эти чугунные болванки?
– Отличная речь, – оценил Стас.
– Благодарю.
– Но ты меня не убедил и даже не удивил. В твоих аргументах есть огромная брешь.
– Просвети.
– Без этих так называемых условностей социум в принципе невозможен. Они – цемент для его строительных блоков. Без условностей все развалится, наступит абсолютная анархия. Но, – Стас выдержал многозначительную паузу, указывая пальцем в потолок, – и этот сценарий невозможен. Идея абсолютной анархии утопична. Люди – стадные животные в массе своей. Если место пастуха освободится по каким-то причинам, то оно недолго пробудет вакантным. Воцарится примитивная власть сильного. А на каждого сильного очень скоро найдется умный, и условности вернутся. Они естественны и неизбежны. Чего никак нельзя сказать о твоей теории, которая, как видишь, содержит логическую мину с элементом неизвлекаемости. Вот.
С этими словами Стас глубоко вздохнул и растянулся на топчане, довольный видом удлинившейся физиономии Коллекционера.
– Хе-хе, – охотник улыбнулся и покачал головой, обдумывая выдвинутый оппонентом контраргумент, – как у тебя все выходит складно да гладко. Значит, никак без совести?
– Никак.
– Угу. Стало быть, уел ты старика Кола? Меняться мне нужно, совестью обзаводиться? С тебя пример брать надо?
– Не передергивай.
– Даже не собирался. Может, так и поступлю. Только ты вот мне объясни, как это получается, что совесть не позволяет тебе удовлетворить естественные биологические потребности, но в то же время позволяет выкрутить кишки наизнанку пятидесяти тысячам муромских граждан, среди которых полно стариков, женщин и сопливых ребятишек? Ведь они тебе ничего плохого не сделали.
– Я не рассматриваю Муром как пятьдесят тысяч человек за стеной, – ответил Стас после продолжительного молчания. – Для меня он…