Однако спрятать его она не успела.
— В твоем возрасте — тем более! — прозвучал высокомерный голос.
Голубоглазая блондинка вздрогнула и повернулась.
Рядом с ней стояла холеная дама в брючном льняном костюме, с густыми темно-рыжими волосами, собранными на затылке в тугой узел. Лицо ее выражало самоуверенность и спесь.
— Ты еще кто такая? — удивленно осведомилась блондинка. — Проваливай, тетя, нам тут и без тебя проблем хватает! — И она с ленивой угрозой повела в сторону незнакомки стволом пистолета.
— Это же Римма Борисовна! — прошептала Лола, вцепившись в Ленино плечо. — Что она тут делает? Надо ее спасать!
— Не дергайся! — шикнул на нее Маркиз. — Хотела смотреть — смотри, но ни звука!
— Нехорошо, Лера! — строго проговорила Римма Борисовна. — Организация тебе доверяла, а ты… ты обманула наше доверие! Впрочем, тебе же хуже. Помнишь, я говорила, что ты или утратила профессионализм, или тебе изменило везение? Так вот, теперь я понимаю, что профессионализм ты сохранила. Старика ты выследила очень грамотно. Но вот с везением… с ним у тебя действительно проблемы!
— Шеф?! — изумленно выдохнула блондинка. — Так это вы — шеф?
— Совершенно верно! — Губы Риммы презрительно скривились. — Отдай марку, Лера!
— Ни за что! — Лера вскинула пистолет, нажала на спусковой крючок… Но Римма Борисовна опередила ее: из рукава ее льняного пиджака вылетел маленький пистолет, грохнул выстрел, и пуля выбила оружие из руки блондинки.
Леня скосил взгляд на свою спутницу.
— Ты все еще хочешь ее спасать? — прошептал он едва слышно.
— Я балдею! — отозвалась потрясенная Лола. — Ну, Римма! Кто бы мог подумать? А с виду такая милая женщина! Обожает театр… несет культуру в массы… И не лень ей было торчать в фойе театров и точить лясы с ненормальными фанатками. Ведь это сколько времени нужно потратить!
— Серьезная женщина, — согласился Маркиз, — много лет работала под прикрытием, создавала легенду… Эх, были раньше кадры! Вот где дисциплина-то… С такими работать — одно удовольствие!
Лола обиделась и замолчала.
Потрясенная Лера трясла в воздухе рукой.
— Я повторяю — отдай марку! — раздраженно проговорила Римма Борисовна. — И имей в виду — третьего раза не будет!
— Как… как вы нашли меня? — дрожащим голосом спросила Лера, неохотно отдавая кисет с маркой.
— Не все ли тебе равно? — усмехнулась Римма, заглядывая в кисет. — Пойми, девочка, против организации у одиночки нет шансов! Я за тобой следила, поняла, какую операцию ты задумала, и с самого начала знала, что ты приведешь меня к настоящей марке!
— В жизни не поверю, что вы так стараетесь ради организации! — мрачно бросила Лера, следя за тем, как Римма Борисовна прячет марку в свою элегантную сумочку.
— Организация — это я! — произнесла та и направилась к выходу из сада, добавив напоследок через плечо: — Спасибо, ты неплохо поработала! И не советую здесь задерживаться!
— Черт! — выкрикнула Лера, проводив взглядом победительницу. — Черт, черт, черт!
— Какая женщина! — восхищенно промолвил Прохор Петрович, на протяжении предыдущей сцены хранивший молчание. — Я знал ее столько лет, но никогда бы не подумал…
— Может, заткнешься, старый идиот? — рявкнула на него Лера. — И без тебя тошно!
— Разве можно так разговаривать с пожилым человеком? — Из-за кустов вдруг вышел высокий сутулый старик с лицом, изрезанным глубокими шрамами. Все его сухое, поджарое тело дышало силой и угрозой. Следом за ним появился второй тип, довольно молодой — короткая стрижка, мясистый загривок, маленькие злые глазки, кожаная куртка, едва не лопающаяся на широких плечах, все выдавало в нем блатного.
— Соленый! — выдохнул Прохор Петрович, не сводя глаз с сутулого старика. — Сколько лет, сколько зим!
— Узнал? — усмехнулся авторитет. — Вижу, что узнал, Лабух!
— Хорошо выглядишь… — заискивающим тоном проговорил Прохор. — Совсем не постарел…
— А вот ты, Лабух, здорово постарел! — Соленый окинул настройщика колючим взглядом. — Ты ведь гораздо моложе меня, а выглядишь стариком… Пьешь, что ли, много?
— Какое там! — отмахнулся Прохор. — Жизнь тяжелая… нервная…
— Крысятничать не надо! — оборвал его Соленый. — Ты что же, шкура драная, хотел Шершня надуть? Хотел ему фальшивку впарить? Ты же знал, что Шершень — мой человек!
— А он что, не хотел? — огрызнулся настройщик. — Он ведь хотел у меня марку на халяву отобрать! Денег с собой взял гораздо меньше, чем договаривались… А я рисковал-то как, ведь как только марки хватятся — сразу на меня подумают! Думаешь, не допер я, что ты решил меня со счетов сбросить? Где марка? Настройщик спер! А настройщик где? На кладбище отдыхает или в Неве рыб кормит!..
— Всегда умен был, — неохотно произнес Соленый, — догадливый больно.
— Жить захочешь — поумнеешь, — криво усмехнулся Прохор Петрович, — у меня выбора не было.
— Да что теперь пустое перетирать! — отрезал Соленый. — Все одно нас всех эта девка кинула! А ну, Шершень, обшарь ее!
— Да поздно уже! — попытался Прохор Петрович остановить уголовников, но его никто не слушал. Шершень шагнул к блондинке, схватил ее за руку.
— Отстань, козел! — завизжала та. — Только тронь!
Она попыталась пнуть Шершня ногой, но тот чуть отступил в сторону, заломил руку блондинки за спину, и та застонала от боли.
Быстро, профессионально, уверенно уголовник обшарил ее и протянул своему шефу розовую марку:
— Вот она, Соленый!
— Молодец девка! — одобрительно проговорил старый авторитет, разглядывая Леру. — Всех вокруг пальца обвела! Ну, Шершень, пожалуй, прогоню я и тебя, и всех остальных, возьму вместо вас ее… она одна пятерых мужиков стоит! Добыла-таки марку!
— Да не та это марка! — выпалил Прохор Петрович. — Настоящую другая баба унесла, а это копия!
— Да сколько же этих марок расплодилось? — раздраженно проговорил Соленый, рассматривая фальшивую марку.
— Сволочи! Гады! Козлы! — выкрикивала Лера, растирая ушибленную руку. — Вам это не сойдет с рук! — И она добавила несколько грязных ругательств.
В это время двое подручных Шершня приволокли к машине упирающегося Зозулина.
— Чего-то здесь в кустах крутился, — рапортовал один, — ну мы его на всякий пожарный и прихватили. Эй, мужик, ты кто такой?
— Ты ли это, Надя? — проговорил, отмахнувшись, Сергей.
— Ты еще на мою голову! — рыкнула блондинка. — За два месяца осточертел хуже горькой редьки, я уж обрадовалась — думала, больше тебя никогда не увижу! Шел бы ты. — Путь бывшего жениха она охарактеризовала несколькими непечатными словами.