Однако Николай был достаточно опытным, чтобы знать: на войне крайне редко получается так, как хочется. Тем более в скоротечной схватке. Как понимал и то, что казаки правы, не пустившись в погоню. Налетишь на засаду, и что потом? Дело бокового дозора – следить, как бы противник не обошел с этой стороны, шире – есть ли он здесь вообще, а не уничтожение или пленение врагов. Тут уж как получится.
– Сколько их было?
– Семеро, ваше благородие, – все так же степенно поведал урядник. – Окромя их, никого не видать. Скорее всего, хотели разнюхать, как мы да что.
Вывод напрашивался сам собой. Конечно, повстанцы тоже не хотят действовать вслепую и стремятся разведать и число противника, и направление предполагаемого удара.
– Хвалю за службу! – бодро произнес Николай. – Посматривайте внимательно. Если что – сразу шлите посыльного.
– Не извольте сумлеваться, ваше благородие.
Дальше Муравьев выслушивать не стал. Он развернул коня и погнал его в обратный путь, на ходу махая рукой: мол, все в порядке и ничего страшного нет.
Его поняли. Вновь зашагала вперед пехота, тронулись с места казаки, лошади потянули орудия. Разве что теперь каждый человек уже всерьез, сердцем, чувствовал растущее напряжение неизбежного боя, и как-то сами затихли разговоры, лишь кто-то наиболее нервный и молодой нес какую-то околесицу да поглядывал на старших товарищей.
Невозмутимыми оставались командиры. Им было положено, согласно чину, служить образцом всем людям, вот они и служили.
Зато Муравьев теперь отстал от них и пока подъехал, генерал и офицеры уже спешились и осторожно выглядывали из-за склона холма. Обосновавшийся там чуть раньше Быкадоров деловито объяснял что да как и показывал все это прямо на поле.
Спешившийся Николай передал ближайшему казаку поводья коня и стал подниматься к остальным.
Конечно, скрываться от врага несколько противно воинской чести, однако тут пока не бой, а рекогносцировка, и чем незаметнее ее проведешь, тем успешнее может оказаться грядущая битва.
Хотя привыкшему к иным масштабам Муравьеву трудно было назвать битвой схватку, где с одной стороны выступают около тысячи человек, а с другой – едва наберется половина этого числа.
С первого взгляда было видно, что позицию выбирали с толком. В ее центре расположилась батарея в десяток орудий, причем овраг мешал и пехоте, и коннице сойтись с нею вплотную. Этот же овраг, расширяясь, своими крутыми склонами прикрывал правый фланг. Зато левый был совершенно открыт, и только непросматриваемый лесок в стороне чем-то смущал Николая.
Бери да атакуй. Вон они, враги, выстроились неровной линией, да чуть подальше в промежутках расположили кавалерию.
– А ведь в рощице наверняка засада. – Сысоев был того же мнения. – Распоследнее дело считать врага глупее себя. Эх, будь нас чуток побольше!
Сил, как ни крути, было мало. Даже если не думать о перевесе в орудиях. Вернее, смущало не количество воинов с той или иной стороны, а ширина поля, на которой предстояло разместить свою пехоту и конницу. Если же отрядить еще отряд в обход, то атака получалась жидковатой.
– Ваше превосходительство, а если обойти все сразу? – предложил Николай.
– Пока обходить будем, они снимутся, а там и ночь близко. – Сысоев нетерпеливо покусывал кончик уса. – С пушками по здешним буеракам быстро не получится.
– А у них?
– А у них сзади ровная дорога. Выбрали же местечко со знанием дела! Наверняка долго искали.
Сысоев оглянулся, осматривая приближающийся отряд. Словно от этого он мог стать хоть чуть больше, или за последние четверть часа к нему присоединилось невесть откуда взявшееся подкрепление. Увы! Край был неспокоен, и крохотные гарнизоны требовались на местах постоянной дислокации, а столица так ничего и не прислала, кроме бумаги, в которой выражалась уверенность, что небольшой отряд Сысоева с честью выполнит задачу и разобьет мятежников.
– Быкадоров, – по-прежнему покусывая ус, окликнул сотника Сысоев.
– Здесь, Василий Алексеевич.
– Возьми-ка одну сотню да попробуй обойти мятежников справа. Главное – рощица. Чует мое сердце, устроили они там неплохую засаду. Наверняка конный отряд в немалом числе. Пехоту бы тебе, да где взять?
– Василий Андреевич, разрешите мне с Быкадоровым? – попросил Муравьев.
– Вы мне здесь нужны, господин капитан, – качнул головой Сысоев. – Значит так, наступаем на правый фланг, но без решимости. Особо не зарываться, кавалерии держаться поближе к пехоте. Оба конных орудия – в резерве. Быть готовыми перейти на картечь. Пусть думают, что мы слабы. Нам бы выманить их на ровное место, а там посмотрим, чья возьмет. Ну что, господа офицеры, все понятно?
Он дождался, пока Николай с доном Карлосом общими усилиями перевели смысл распоряжений Кастебану, и махнул рукой:
– Действуем.
Со стороны это смотрелось не слишком эффектно. Под барабанный бой развернутым трехшереножным строем медленно зашагала пехота. Линия поневоле получилась короткой, однако на левом фланге ее подкрепляли два орудия, а на правом, чуть поотстав, рысили казаки и драгуны.
Все застыли вне зоны досягаемости вражеских орудий, словно давая возможность получше себя рассмотреть. Хотя это можно было трактовать и как вызов противника на бой. Мол, атакуйте вы, раз такие смелые.
Атаковать мятежники не стали. Одним из главных минусов их позиции было то, что любое движение вперед должно было проходить через овраг со всеми вытекающими отсюда последствиями. Или же требовало перегруппировки и удара с левого фланга.
Парад на месте продолжался долго. Сысоев старательно тянул время, давая Быкадорову возможность провести маневр, и лишь когда дальнейшее пребывание на месте стало чреватым потерей воинского духа, выдернул саблю и указал ею вперед.
Строй медленно и торжественно двинулся на врага.
Пушки мятежников окутались дымом. Ядра запрыгали по полю, однако артиллеристы явно не блистали умением.
В ответ мексиканцы тоже дали залп. И, как и противники, без какого-либо ощутимого результата.
Барабаны мерно грохотали, задавая скорость пехоте. Грозный звук явно действовал повстанцам на нервы. Вряд ли они могли бы так же четко вышагивать с ружьями наперевес. Зато в монотонности ощущалась угроза, и нервы противника не выдержали.
Стоявшие на месте линии республиканцев то тут, то там стали изукрашиваться огоньками. У них даже не хватало выдержки и умения стрелять залпами, и каждый палил поодиночке, больше предоставленный самому себе, чем послушный воле командира.
Расстояние было великовато для ружейной стрельбы. Прошла минута, другая, а строй все шагал с прежней неутомимостью, и ни один солдат пока не упал.
Меж тем порознь вновь загрохотали пушки. Испанские канониры тоже не остались в долгу. Глядя на их стрельбу, Муравьев вздохнул и едва сдержал рвущуюся наружу ругань.