Он привык к совсем иному уровню подготовки. Еще с времен Павла Петровича русские артиллеристы были приучены стрелять и метко, и быстро. Первый залп должен был следовать через десять секунд после остановки орудия, и то же самое время отводилось на каждый последующий выстрел.
Здесь же вокруг пушек шла какая-то бестолковая возня. Скорострельности не было, но не было и меткости. Только одно ядро сделало прореху в линии, после чего стрелки еще долго радостно кричали и подбадривали друг друга.
В следующий миг вражеское ядро пролетело слишком низко над пехотой, и какой-то солдат упал контуженным.
– Ну, как стреляют! – Генералу тоже хотелось ругаться. Тем не менее конные орудия Гулевича продолжали тянуться вслед за казаками и не вмешивались в идущую дуэль. – Если и пехота стреляет так же…
– Дон Карлос! Скажите артиллеристам, пусть попробуют сосредоточить огонь на вражеских орудиях, – самовольно распорядился Муравьев.
Он посмотрел на генерала, но тот согласно кивнул.
Вообще-то подобный ход был аксиомой, и казалось странным давать специальные указания.
Но и у врагов не все было ладно. Там тоже носились какие-то люди, что-то выкрикивали, размахивали руками. Очевидно, на той стороне начальники, как и на этой, старались навести некое подобие порядка.
Если пехота повстанцев продолжала недружно палить куда придется, то канониры, очевидно, получили какие-то указания.
Теперь артиллерия мятежников рассредоточила огонь. Часть пушек вступила в орудийную перепалку, часть перенесла огонь в сторону казаков, часть продолжала обстреливать пехоту, а одна пара, похоже, избрала себе мишенью отдельно стоявшего генерала и предельно крохотную свиту.
Все офицеры занимали положенные места. Рядом оставались Муравьев с доном Карлосом да несколько казаков для посылок, и тем не менее чувствовалось: боем руководят отсюда.
Мятежники наконец-то попали в пехоту и вырвали из рядов несколько человек. Испанцы тоже приноровились и словно в ответ вывели из строя одну из вражеских пушек.
– Ладно. Пора, – решил Сысоев. – Казакам – атака!
Двигавшиеся чуть позади пехоты казаки дружно вынеслись вперед и широким обходом помчались на противника с явным намерением ударить по слабому флангу.
Подобный ход должен был предвидеть даже самый посредственный военачальник. Часть республиканцев торопливо перестраивалась. Довольно быстро повернутые, две крайние пушки плеснули картечью. Вроде бы кто-то из казаков упал. Точно со своего места сказать Муравьев не мог. И сразу недавно грозно несущаяся лава резко развернулась и ударилась в бегство.
Упустить такой шанс было все равно что упустить победу, и мятежники дружно устремились в атаку.
Вся находившаяся у них за линией кавалерия дружно бросилась в погоню. Пока она огибала овраг, из лесочка, подтверждая опасения Сысоева и Муравьева, вылетели другие конные повстанцы и тоже помчались за казаками.
Теперь ситуация круто изменилась. Казалось, нет и не может быть силы, которая сумеет остановить атакующих. Даже их пушки смолкли, а часть пехоты, увлеченная общим порывом, полезла в овраг, чтобы тоже сойтись с противником вплотную.
А дальше произошло необъяснимое. Казаки вдруг прыснули в разные стороны, и взорам конных мятежников открылись два отцепленных от передка орудия. И в следующий миг по кавалерии мятежников жестко хлестнула картечь.
Артиллеристы действовали в высшей степени мастерски. Заряды ударили точно, а около пушек уже четко выполняли каждый свою операцию номера.
Казаки мгновенно развернулись и понеслись на врага с обоих флангов.
Те из повстанцев, кто не был сражен первым же залпом, кто не успел отреагировать и чей конь по каким-то причинам продолжал нестись вперед, получили еще один картечный залп. На этот раз – в упор.
Но таких храбрецов, а может, глупцов было немного. Основная масса всадников уже пыталась найти спасение в бегстве. Им навстречу из-за рощи вынырнула сотня Быкадорова, и это сразу же уменьшило шансы очень многих.
В довершение артиллеристы Гулевича сноровисто взяли орудия на передки, запрыгнули в седла и стремительным маневром оказались на фланге оборонительной линии.
Там тоже творился бардак. Теперь уже многие бежавшие на врага пехотинцы торопливо пытались выкарабкаться из оврага назад. Кто-то уже бежал, кто-то еще стоял, воодушевленный примером размахивающего саблей щегольски одетого всадника.
Муравьев несся к торопливо идущей мексиканской пехоте:
– Аделантар, валиенте! Вперед, храбрецы!
Испанские пехотинцы в самом деле были храбрецами. Они уже не шли – бежали на врага, и вряд ли так уж легко было прервать их порыв.
Слаженно рявкнули орудия Гулевича. Часть еще стоявших мятежников упали под картечным дождем. Щегольски одетый всадник тоже исчез.
А хоть бы и нет! Дух республиканцев был окончательно сломлен, и теперь каждый искал спасения исключительно в бегстве.
Но каждому ли дано убежать от несущейся по пятам смерти?
Стук в дверь прервал одиночество.
– Бос, парус на горизонте!
Лафит оторвал взор от нескольких листов бумаги. К сожалению, в любом коммерческом предприятии не обойдешься без подсчетов. Затраты, прибыль предполагаемая и фактическая, список необходимых закупок. Остров хорош, слов нет, однако даже воду приходится доставлять сюда с материка. Да и не только воду… Не всегда же захваченные суда везут те из мелочей, что требуются в повседневной жизни каждому уважающему себя человеку!
Опять-таки, людям нужны еда и выпивка…
Толстая бухгалтерская книга смотрелась бы солиднее, однако Лафит не любил оставлять каких-либо следов. Листки, едва отпала в них надобность, сжигались – и все.
Люди ведь бывают жестокими, а любую бумагу можно украсть и потом использовать против владельца. Береженого Бог бережет.
– Идет от материка. Совсем небольшой. Похоже, даже мачта одна. Больше пока ничего не разобрать.
– Хорошо. Как станет ясно, дайте знать мне, – кивнул Лафит.
Идти неизвестному судну еще далеко, и нечего гадать, кто это может быть.
Лафит не спеша закончил подсчеты.
Недавно восстановленное предприятие процветало и уже сейчас стало приносить ощутимую прибыль. Д’Ори, покидая пристанище, уничтожил все до последней хижины, и что теперь? У бухты стремительно вырос целый поселок и упорно продолжает расширяться. Одни склады под добываемый товар не вмещают всего, и приходится лихорадочно строить новые.
Хорошо! Капитал растет, а что еще надо в жизни?
Поднесенные к спичке листки занялись почти не видимым при ярком свете пламенем, обуглились, и Лафит бросил их в стоявшую на столе тарелку. Еще полминуты – и только пепел напоминал о недавних занятиях арифметикой.