Не кому-нибудь помогает, а дочери героя-офицера и девушке, которая самоотверженно помогает неугодным новой власти.
Угодными, как успел понять Раден, были или клинические идиоты, или сброд, наподобие напавших в переулке солдат. При том что от первой категории не было никакой ощутимой пользы, а вторая могла выйти из-под контроля и превратиться в гораздо более реальную опасность, чем мифические контрреволюционеры. Тех-то, судя по записи в бригаду, было совсем немного.
Они пошли. Впереди Вера и ее спутник с конем в поводу. Чуть приотстав, как полагается младшему по званию, Калинкин. Тоже пеший по примеру начальства, слегка приволакивающий ногу и ни на что не жалующийся.
Будет толк!
Радену показалось, что девушку трясет. От страха или от холода. Вон, как порвали блузку! А похоже, и все, что под ней. Не придерживай Вера края, зрелище было бы весьма пикантное.
Нет, барон не забыл об Ольге, но ведь ничего нет плохого в обычном общении, да и посмотреть на посторонние прелести – вещь не предосудительная.
Вера споткнулась и, не придержи ее барон, вполне могла бы упасть. При этом Раден почувствовал, что был прав. Ну, насчет того, что под блузкой тоже все порвано. Случайно коснулся руками чего-то упругого, а единственной преградой оказался материал самой блузки. То есть почти ничего для чувствительных мужских пальцев.
– Извините.
За что извинился, непонятно. За то, что не дал упасть?
На извинения Вера не прореагировала, а в ответ на случайные объятия на пару секунд потеснее прижалась к гусару.
Ее действительно трясло крупной дрожью. Будь Раден в шинели, непременно накинул бы на хрупкие девичьи плечи. А в гимнастерке…
Девушка споткнулась снова. На этот раз оказалось достаточным деликатно поддержать ее под локоть. И вновь рука на мгновение ощутила прикосновение почти неприкрытой девичьей плоти.
– Извините, – теперь слово произнесла Вера. – Я немного устала. Да и нападение, весь ночной кошмар…
– Нам еще далеко? – Поинтересоваться этим следовало раньше, только как-то к слову не пришлось.
– С полчаса, – вздохнула Вера. – Можно еще до дома правительства, там у меня есть комната, но до него еще дальше.
Теперь вздохнул Раден. Правда, из вежливости – украдкой. Его отпустили с условием, что задерживаться нигде не будет. Пусть он не юный юнкер, уже давно офицер и вправе многое решать сам, однако время военное, всякое может случиться. Да и по неписаным традициям просьба командира важнее приказания.
Однако оставлять девушку посреди города тоже не годится. Потом сам же себе не простишь. А тут еще Калинкин чуть прихрамывает, поневоле приходится идти не торопясь. Хотя, куда торопиться с дамой?
– Надеюсь, вы не будете возражать против небольшой верховой прогулки?
Дожидаться ответа Раден не стал. Просто подхватил Веру за талию, да и посадил ее боком на коня.
Руки девушки поневоле разжались, вцепились в гриву, и разошедшаяся блузка явила взору ротмистра разорванное же белье и полушарие груди.
Да… Искушение святого Антония. Притом что никаким святым барон никогда не был. Даже образ Ольги чуть померк. Поклонение даме – это прекрасно, только плоть тоже своего требует.
Обойдется эта плоть!
Барон лихо взлетел в седло позади Веры, поневоле обнял ее правой рукой. Иначе вдвоем на одном коне не поедешь.
– Калинкин! Ехать сможешь?
В женском присутствии ротмистр невольно стал строже. Этакий суровый вояка, отец-командир, привыкший общаться тоном приказа.
Бывший гимназист на лошадь вскарабкался тяжеловато, однако ответил бодро, как истый гусар:
– Смогу, господин ротмистр!
– Тогда за мной!
Вера обхватила барона левой рукой. Правой же коснулась его груди, дотронулась до Владимира и сразу дернулась, словно обожглась.
Для Радена это было наподобие пощечины. Красный крест с перечеркнутыми мечами, знак чести, был для него предметом гордости, а тут такая реакция!
И уже не столь важными были объятия, прикосновение груди, разошедшаяся и не удерживаемая стыдливой рукой блузка… Женщины важны, только долг важнее. Орден же – свидетельство, что ты выполнял его честно, и дернуться от него…
– Миша! Дорогу знаешь?
– Куда едем-то?
Вера назвала. Похоже, она осознала свою оплошность. Иначе чем объяснить ее попытку прижаться к Радену плотнее, чем позволяют любые правила приличия?
– Тогда показывай! Галопом!
Раден чуть отодвинулся, насколько позволяло седло, и пустил коня вскачь.
Спина несущегося скакуна – не лучшее место для объятий. Вера явно пыталась припасть к ротмистру, да только покачивало, прибивало к широкой мужской груди и тут же отбрасывало от нее.
Девичья рука вновь коснулась креста и, как в первый раз, торопливо отдернулась.
Да что за черт, как сказал бы Сухтелен! Горячий орден, что ли? Так тогда бы давно сам почувствовал!
На девушку барон не смотрел, иначе заметил бы, как при прикосновениях к «Владимиру» вспыхивали красным ее глаза.
Вера попыталась примоститься на плече, словно норовила в дальнейшем слиться с бароном в поцелуе, коснулась погона и дернулась еще раз.
Больше попыток к сближению не было. А что грудь порою вдавливалась в гусара, так то виноват все тот же легкий галоп. Как виноват он и в том, что нечем придерживать блузку, луна же дает достаточно света для любования открывающейся картиной.
Задетый за живое, барон не любовался. Прикосновения – чувствовал, но поневоле, никак не реагируя на них.
– Здесь. – Калинкин остановил лошадь.
Вера кивнула. Глаза она прикрыла, видно, от стыда за свой неприличный вид.
Раден соскочил, снял девушку. В последний раз перед его взором мелькнула упругая грудь, невольно задержала внимание, так что вновь осталась незамеченной краснота глаз.
Когда гусар поднял взгляд повыше, то все уже было в порядке. Красные огоньки сменились темной глубиной. Настолько бездонной, что, казалось, падать в нее можно всю жизнь. Или на всю жизнь.
– Спасибо вам за все, барон. Зайдемте ко мне на минутку. Я считаю обязанной хотя бы угостить вас чашечкой чая. Мама с братиком все равно ночуют у соседей, – многозначительно произнесла Вера.
А уж фраза об угощении вообще прозвучала двусмысленно благодаря интонации и страстному придыханию.
– Благодарю за честь! – Раден щелкнул шпорами. – К сожалению, в другой раз. Прошу прощения: служба!
– На пятнадцать минут, барон…
– Если я не вернусь через десять, то искать меня будут по всему городу. Подумайте сами, в каком положении мы окажемся оба, когда нас найдут!