– Молодец, – одобрил майор, – да ты у нас отличница. Потом изделия раскладывались в коробки, негодяи не постеснялись и сделали тару, как у известной фирмы «Эрнос». Кстати, это именно ее сотрудники и забили тревогу, когда обнаружили товар, который предлагали людям на улицах. Но если Лампа купила пиццу в «Победителе», то все в порядке.
– Ты уверен? – сдавленным голосом поинтересовался Сережка.
– Абсолютно, – отрезал Вовка, – «Победитель» никогда не возьмет товар от неизвестных поставщиков. Кстати, это понимали и «производители». Они не совались со своими «пирожками» в крупные магазины. Нет, сплавляли продукцию у метро. Причем тетки с холодильниками появлялись на улицах часов в восемь. Правильный расчет, народ несется по домам и хватает первое, что попадется под руку.
– Ты точно брала пиццу в «Победителе»? – прохрипел Сережка.
– А что, кто-нибудь умер? – спросила Лизавета.
– Да нет, – пожал плечами майор, – ну желудки у людей расстроились, аллергия высыпала, на чернила…
– Меня уже тошнит, – оповестил Кирюшка и исчез в туалете.
– Ты точно брала пиццу в «Победителе»? – наседал на меня Сережка. – Ничего не перепутала?
Я в ужасе закивала головой, ни за что не признаюсь.
– Думаю, надо для профилактики дать всем по таблетке фуразолидона, – сказала Катя, – но это просто для страховки. В «Победителе» всегда качественные продукты. Кстати, Вовка, мы и тебе кусочек оставили.
– Спасибо, – вежливо сказал Костин, – меня после этого дела что-то от пиццы отвернуло, уж лучше пельмешки…
– Спокойствие, только спокойствие, – вещала Катюша, – ты же сам сказал, что мошенников поймали.
– Не всех, – вздохнул Костин, – сегодня сообщили, опять в городе изделия из собачатины появились.
Сережка, развернувшись на каблуках, вылетел из кухни. Лизавета следом за ним.
– Пойду достану лекарство, – сообщила Катюша и исчезла.
Вовка пошел с ней. Я, оставшись одна, в ужасе посмотрела на одинокий кусок, лежащий на тарелке. Потом взяла его и сладко засюсюкала:
– Муля, Муленька, иди сюда, глянь, чем угощу!
Обожающая подкрепиться мопсиха кинулась на зов. Наша Мулечка готова съесть все, что угодно. Сколько раз мы вытаскивали у нее из пасти ластики, грязные носки, шкурки от бананов… Ада, Рейчел и даже Рамик, несмотря на его дворовое прошлое, никогда не схватят подобные «деликатесы». Мульяна же сначала запихивает в пасть, а потом начинает соображать, следовало ли вообще закусывать этим предметом. Но сейчас Мулечка неожиданно начала подозрительно обнюхивать кусок пиццы. Не успела я удивиться, как собачка плюхнулась на объемистый зад и горестно завыла.
– Она не хочет есть свою бабушку, – возвестил Сережка, заглядывая на кухню, – сделай милость, не мучай животное. Ну представь, что тебе предложили пирожок с начинкой из любимого родственника, а?
Не дожидаясь ответа, он исчез. Я швырнула остатки пиццы в помойку и ушла в ванную. Там, разглядывая в зеркале абсолютно синие язык и зубы, подумала: «Ну почему со мной всегда случаются жуткие происшествия?»
В десять утра, одетая в черные брюки, белую блузку и строгий пиджак, я сидела за пианино и извлекала из него Моцарта. Честно говоря, мне было немного не по себе. Ситуация действовала на нервы: гроб, заваленный цветами, толпа мрачных людей, рыдания родственников… Наконец процедура прощания завершилась, плачущие женщины пошли на выход.
– Первый раз не слишком приятно, – улыбнулась мне полная дама, проводившая церемонию, – потом привыкнете. А сейчас идите попейте в конторе чайку, у нас еще одни похороны, в двенадцать.
Рабочий день потек своим чередом. Через два часа я опять сыграла «Реквием», потом сходила к Эмме Марковне, где меня угостили кофе и тортом… Около трех пришла дама из траурного зала и попросила поиграть перед микрофоном. По кладбищу бродили посетители, и мой «концерт» транслировали по радио… В пять часов меня пригласили в третью комнату. У одной из бухгалтерш, молоденькой Наташи, был день рождения…
Я получила еще один ломоть бисквита с угрожающе красной розой сверху и села у окна. Эмма Марковна не обманула, люди тут и впрямь подобрались интеллигентные, на столе стоял только чай, никакой водки или шампанского не было и в помине, а Жора Саврасов, без конца рассказывавший анекдоты, старался быть милым…
Внезапно телефонный звонок прервал шутки исполняющего обязанности директора.
– Алло! – крикнул Жора. Потом он помолчал и добавил: – Сейчас, минутку, выйду в свой кабинет, тут шумно.
Я посмотрела ему вслед и, подождав пару секунд, выскользнула в коридор, добралась до нужной двери, присела на корточки и, сделав вид, что завязываю шнурок у ботинка, обратилась в слух.
Жора скорее всего принадлежал к тем людям, которые повышают голос, общаясь по телефону. Во всяком случае, я услышала все, что надо.
– Вы от Николая? Хорошо, жду.
Очевидно, собеседник спросил о времени, потому что Саврасов сообщил:
– В одиннадцать вечера подойдете в контору, как раз тут никого не будет. Охранник в курсе, он впустит машину.
Воцарилась тишина, потом Саврасов отрывисто поинтересовался:
– Клиент большой? Ага, ну – это ерунда, триста долларов, и полный порядок, кстати, если желаете, можем отпеть.
Снова повисло молчание.
– Нет, нет, – потек дальше разговор. – У нас батюшка продвинутый, только ему тоже заплатить надо, три сотни «зеленых», и тип-топ, упокоится в лучшем виде, не переживайте, ваши родные будут довольны. Ладно, значит, так: в одиннадцать вечера въезжаете в ворота – и ко мне. Волноваться не надо, тут никого больше не будет.
Послышался скрип. Чуть не упав, я рванулась вперед и влетела в дверь туалета. Вот оно как! Сегодня ночью сюда привезут труп, который Саврасов потихоньку зароет, положив в карман триста баксов. В аферу втянуты еще охранник и священник, который за такую же сумму готов отпеть несчастного. Что за бред! Стоя у окна, я видела, как Жора, выйдя из конторы, подошел к гранитной мастерской и скрылся внутри. Минут через пять он появился вновь, но не один, а с мужиком, одетым в аккуратный синий комбинезон. Парочка встала возле стены колумбария и принялась размахивать руками. Мне не были слышны слова, но вдруг стало понятно, что они решают, какой доской лучше прикрыть нишу: белой, мраморной, или черной, гранитной.
Мужики без конца поднимали куски камня и прикладывали их к зияющей дыре. Мне стало совсем нехорошо. Значит, тело собирались не закапывать, а сжечь…