Дрожащей рукой я выудила из кармана брюк удостоверение.
– Агентство «Шерлок», – изумленно прочитал Саврасов, – начальник оперативного отдела Евлампия Андреевна Романова. Ну и ну. Частный детектив. И зачем вам на кладбище устраиваться понадобилось, а?
Я глубоко вздохнула и начала рассказ.
– Пошли в контору, – велел Жора.
Мы перебрались в его кабинет, где я и закончила повествование. Саврасов побарабанил пальцами по столу.
– Значит, думала, мы тут трупы прячем.
– Ага.
– И я убил Эдьку? Ну? Ведь правда?
– В общем, если посмотреть, то может быть…
– Не верти хвостом. Значит, считала меня убийцей! Ну ты и дура.
– Вот и нет, – разозлилась я, – сам дурак.
Саврасов засмеялся:
– Нет, это ты кретинка, полная идиотка! Думала, что имеешь дело с человеком, прячущим трупы, считала меня киллером и решила сама посмотреть за процессом, так сказать, утилизации?
– Я же не знала, что меня поймают! Почему вы хороните животных по ночам?
Жора хмыкнул:
– Потому что днем нельзя.
Я уставилась на него во все глаза. Саврасов потер затылок рукой и поинтересовался:
– У тебя дома кто-нибудь живет?
– Полно народа, дети…
– Я имею в виду животных.
– Да, четыре собаки, кошки, теперь еще попугай есть…
– Никто не умирал?
– Они молодые.
Жора прищурился:
– Ладно, слушай. Это Эдька придумал, царство ему небесное, золотые мозги имел. Идея его, а воплощение мое.
Любой владелец собаки или кошки в конце концов сталкивается с необходимостью похоронить своего любимца. Для тысяч людей болонка или пудель становятся членом семьи, другом, обожаемым ребенком… Но кладбища для животных в столице нет. Трупик кошки или хомячка надо везти на свалку, но у хозяев, проживших вместе с хвостатыми друзьями долгие годы, рука не поднимается попросту выкинуть того, кто еще вчера радостно встречал его у двери… Вот и придумывают люди, кто что может. Те, у кого есть дачи, хоронят дорогих сердцу четвероногих на шести сотках, другие пытаются выкопать могилку около своего дома…
Эдик же предлагал сказочный вариант. Умершее животное кремировали, устраивая настоящую процедуру прощания, потом урну ставили в колумбарий. Хозяева получали возможность приходить на кладбище, ставить в вазочку цветы…
За услуги брали не слишком дорого, клиентов было много… Несколько стен уже полностью заполнено, сейчас возводят новую…
– Как же вы устраиваетесь с документами? – удивилась я.
– А вот это мое дело, – ухмыльнулся Жора, – секрет не раскрою.
– И священник! Неужели церковь разрешает отпевать собак?
Саврасов широко улыбнулся:
– Миша служит у нас художником, мы для заказчиков концерт устраиваем, правда, он работал раньше в церкви, но потом его лишили сана.
– А крематорий, зал прощания… Неужели сюда проверки не приходят?
– Эдька все прикрывал, его в городской администрации прямо обожали, – пояснил Жора, – теперь, боюсь, сложности могут начаться, хотя, конечно, попробую справиться.
– Много сотрудников кладбища в курсе дела?
– Да почти все, – хмыкнул Жора, – кроме Эммы Марковны. Ей не сказали, правда, деньги платили.
Я молчала.
– Ну, – продолжил Жора, – дошло до тебя, что я не виноват в смерти Эдьки? Ничем особо криминальным мы тут не занимались. Более того, все довольны оказывались. Владельцы хоронили своих друзей, нам шли деньги. Ведь со всеми делились. Да и вышестоящее начальство знало, в чем дело, тоже конвертики раз в месяц получало. И кому от нашего бизнеса плохо было? Нет, Эдьку прирезали не из-за кладбища…
– А из-за чего? – быстро спросила я.
Жора пожал плечами:
– Небось из-за бабы. Он в отношении женского пола просто лютый был.
– Вроде женатый человек.
Саврасов хлопнул рукой по столу:
– Ну е-мое, кому же штамп в паспорте мешает? И потом, Геме все равно было, она по стране моталась, людям голову дурила.
– Что вы имеете в виду?
Саврасов захихикал:
– А то, что у нее целый бизнес для лохов существовал, Эдька под пьяную лавочку рассказал.
– Не понимаю…
– Ну ничего хитрого. Она же из себя целительницу изображала, экстрасенса мирового масштаба… Приезжает, к примеру, в какой-нибудь Мухосранск. Город уже весь афишками оклеен, по радио рекламка прошла, опять же местное телевидение подключено. Ну, допустим, запланировано три выступления. На первом сидит ползала. Появляется Гема и давай шаманить, и тут из третьего ряда выходит инвалид, бросает костыли и бежит к сцене с воплем: «Я здоров!!!»
Зал гудит, народ в экстазе, на следующих выступлениях яблоку некуда упасть, билеты за три километра от зала спрашивают.
– Она так здорово лечила?
Саврасов подскочил в кресле:
– Ты еще дурее, чем кажешься! Инвалид-то подставной, чистый цирк! Актер нанятый, докумекала? Гема такие бабки загребала! Нам на кладбище год работать надо, чтобы получить то, что она за месяц имела. Эдька жутко комплексовал, и баб себе поэтому подбирал нищих, чтобы на их фоне богатым выглядеть. Нет, искать убийцу надо среди его любовниц.
– Вы их всех знаете?
– Ну, всех, пожалуй, и сам Эдька не помнил. Последняя его герла, Лена, в стрип-баре плясала, когда он с ней познакомился, вокруг шеста кривлялась. Абсолютно безголовая, у нее вместо мозгов счетчик, знаешь, такие в такси раньше стояли: чик-чик, в окошечке циферки скачут. Эдька ей на фиг не нужен, лишь кошелек его привлекал. Нет, она не тянет на убийцу. И потом, он ее с работы забрал, квартиру снял, бабки давал. Ленке без него хуже… А вот предыдущая…
Жора замолчал и полез за сигаретами.
– Ну, – поторопила я, – кто она?
Жора раздавил окурок в пепельнице, прокашлялся и сообщил:
– Отелло.
– Кто?
– Ревнивая, жуть! Эдьке по каждому поводу скандалы закатывала, один раз в конторе стекла побила. Представь, явилась к любовнику на работу и давай камнями швыряться! Ну вот тебе бы такое в голову пришло?
– Нет, конечно.