– Мой генерал?..
– Что? – Боги, тупее ситуацию не придумать. Ночной диалог в саванне… Поэзия, мать ее…
– Я все… – шепчет Чиконе.
– Отлично. – Я встаю, дергаю на себя итальяшку, – Рядовой Чиконе, встать… Привести себя в порядок и спать. Завтра трудный день.
Я ухожу в темноту, слыша, как сзади неудачливый белый человек шуршит ремешками. И что-то еще. Какой-то звук вплетается в позвякивание пряжек.
Я обернулся и увидел, что рядовой Чиконе вытирает слезы…
Вот ведь… Я помедлил:
– Тебя звать как?
– Чиконе…
– Нет, я имя спрашиваю.
– Джузеппе. Мой генерал…
– Не реви, Джузеппе. Слезы – это вода… – И, чувствуя себя полным идиотом, я добавил: – Спокойной ночи, Чиконе.
Я снова упал на песок возле своего Абе, когда заметил, что тот не спит. Сторож…
– Все видел?
– Нет.
Врет мерзавец. И на том спасибо.
– Спать, Абе. И придумайте на завтрак что-нибудь для рядового Чиконе. От диареи.
– Будет исполнено, мой генерал.
– Спать… – Я отключил ночное видение и, оставшись в темноте, слышал, как снова укладывается мой денщик.
У меня же сна не было ни в одном глазу.
Как и куда я выведу отряд завтра, когда связи ни с кем нет? Да и сама попытка выхода на связь с кем бы то ни было равнозначна подписанию смертного приговора, потому что на место, где будет перехвачен сигнал, сразу направятся ракеты. И разбираться никто не будет. Не зря же в каждом отряде есть несколько специальных киборгов, которые занимаются проблемой коммуникации. И больше ничем, потому что на другое просто не хватит их нервной энергии.
Своих киборгов я потерял вместе с развел группой. И заблудился. В Африке. В цветущей странными, неживыми, после воплощения в жизнь очередного Великого Плана, деревьями саванне. Когда-то давно это была никому на хрен не нужная пустыня…
А, плевать, поведу завтра своих на запад, как шел до этого. Один черт, шансов куда-нибудь попасть немного.
В темноте беспокойно завозился Абе. И внезапно я испытал необъяснимый прилив нежности к этому парню. Одному из немногих, кто остался верен мне после ослабления позиций «Независимых черных» в Москве. Ослабления? Нет, я неправильно выразился.
Хотя бы с собой я могу быть честен?
После краха власти в группировке «Независимые черные». После того как нас вытеснили почти со всех позиций и зон влияния. После того как мы оказались не в состоянии контролировать даже Белое море… После того как в клане произошел раскол, а я был вынужден бежать из России…
И был прав! Трижды прав!
Потому что те, кто выбрал путь сопротивления, перестали существовать. Да, они красиво и эффектно говорили о том, что нельзя сдавать позиции без боя, что черные способны удержать власть в своих руках, что… Много красивых и хороших слов. И будь я поглупее и помоложе, я так же плюнул бы под ноги такому, как я. Как сделала это вся «Новая Черная Стая».
Только я уже не молод и далеко не глуп… Кажется.
Я хотел сохранить клан. А клан плюнул мне под ноги. Так кто теперь для меня «свои», а кто «чужие»?
В темноте снова завозились.
Я настроил ночное зрение и вгляделся. Тишина… Все спят. Только паучьи шакалы таращатся из кустов. Мерзкие твари, ничего не скажешь.
Дерьмовая ночка, терпеть не могу самокопания… Противная и бесполезная штука. Не люблю.
– Кто ж его любит? – спросила темнота слева от меня.
Я резко повернулся и увидел, как блики костра озаряют голого человека в набедренной повязке. Эбеново-черная кожа атласно отсвечивает…
В костре зло потрескивают сырые ветки. Подсвеченный алым дым поднимается в ночное небо…
Стоп! Какой костер?!
Какой костер, чертова Африка?! Не было никакого костра…
Я попытался вскочить, но ноги стали ватными.
В сущности, какая разница? Ракеты уже на полпути. Не заметить такой источник света в саванне, пусть освоенной, может только слепой. И никто ни в одном из штабов разбираться не будет, кто там, свои или чужие костры жгут. Бабахнут ракетами, и делу конец.
Мы все мертвецы.
Мысль о том, что торопиться уже некуда, наполнила меня спокойствием.
– Правильно. Не дергайся, – произнес черный человек и подбросил в костер еще ветку. – Тебе разве не нравится огонь? Когда-то ты был от него без ума…
– Я долго лечился. – Во рту у меня пересохло. Не осталось на этом свете тех людей, кто помнил бы о моем кошмаре детства. Пиромания. Я сказал уверенно: – И вылечился.
– Брось. – Черный человек смел мою уверенность, как ребенок сметает кучку песка ладошкой. – Нельзя вылечиться от любви. Смотри, как он мерцает… Это зрелище для избранных.
Он говорил с наслаждением, пробуя каждое слово вкусовыми окончаниями языка. Ему нравился этот процесс – обкатывать языком каждый звук, выпускать в ночь слова, полные великого значения.
Человек пошевелил угли, они вспыхнули, и я увидел его глаза. Черные глаза ночи…
– Ты кто? – Горло как наждак. Я почти знаю ответ, помню памятью моего народа.
– Легба. Старый Легба. Великий Легба. Толмач Легба. Разве ты не помнишь меня? Разве ты не слышишь? – И он посмотрел на меня своими непроницаемыми глазами.
– Нет… – ответил я.
И вдруг отовсюду, как волны, как слабое дуновение ветра… Голоса. Звуки. Шепот воздуха. Бормотание земли. Песнь огня. Речитатив воды…
Дрожание струны? Комариный звон? Нет… Мир вокруг наполнен звуками, говорит на непонятном древнем языке.
Я ощутил себя маленьким мальчиком, дрожащим от одного вида огня. Сладкая дрожь, поднимающаяся откуда-то снизу… Каждый изгиб пламени порождает во мне стон, каждая вспышка – судорогу. Я люблю огонь… Такой жаркий, такой настоящий… Я иду к нему. Иду через всю свою жизнь.
Раздался сухой щелчок пальцев, и я увидел себя отразившимся в необъятных зрачках темного неба.
Тихий, как шелест, смех затих вдалеке.
Надо мной небо. Ночь.
– Мой генерал… – Чей-то шепот во тьме.
Я вздрогнул. Повернул голову направо.
Оказалось, это Абе сидит рядом в напряженной позе.
– Мой генерал, с вами все в порядке? Я сел, растирая лицо обеими руками:
– Да, Аб, все нормально. Я заснул… Который час?
Я ничего тебе больше не скажу, Аб.
Я видел бога. Я знаю, что все мы умрем.
5. КОНСТАНТИН ТАМАНСКИЙ
Специальный военный корреспондент
Большой тяжелый грузовик шел впереди. Из-под тента кузова на меня таращилось несколько черных физиономий и пара белых. Все курили, притом, как я чуял по долетающему запаху, отнюдь не простые сигареты.