– Теперь город может жить спокойно. – Вирхов с удовольствием принял из ручек Марии Николаевны стакан горячего чая с лимоном. – Поймали мерзавца усатого...
Мура и Бричкин переглянулись.
– Где же его поймали? – вытаращился Бричкин.
– В подвале Демьянова трактира, – ответил Вирхов.
– И у него был галстучек? – Бричкин все еще надеялся, что речь идет о коте госпожи Брюховец.
– Галстук был, да и выглядит он вполне респектабельно. Крупный, статный, усики интеллигентные. Весьма представителен, весьма. Полиция давно про его проделки знала, да брать боялись, еще бы, сынок самого градоначальника, хоть и незаконнорожденный. Наглый самозванец пользовался сходством, дурил полицию. Клейгельса едва кондрашка не хватила. –И так как молодые люди подавленно молчали, Вирхов продолжил: – На Варшавском вокзале обнаружили и телефонные провода, которые мерзавец срезал для продажи. Дает уже голубчик признательные показания. По Ваське-Коту каторга плачет. Вас, Мария Николаевна, уволок в канализацию... А позвольте полюбопытствовать, дорогая Мария Николаевна, с кем и где вы провели сегодняшний вечер?
Мура метнула быстрый взгляд на мрачного доктора Коровкина и тихо сказала:
– Я была в цирке, на вечернем представлении. Вместе с господином Ханопулосом.
– Вы не заметили ничего подозрительного в его поведении?
– Нет. – Мура покраснела. – Только то, что он настойчиво зазывает меня в Эрмитаж.
– Очень странный тип, – заметил Вирхов, – зачем ему в номере всякая гадость?
– Шприцы, бинты, медикаменты не гадость. – Мура покосилась на доктора. – Эрос Орестович человек деятельный, инициативный. Он жалел погибшего Рамзеса, предлагал сделать из него чучело, чтобы я не горевала.
– Мало ему поддельными коврами торговать, – передернулся доктор, – не удивлюсь, если он еще и фальшивомонетчик.
– Вы несправедливы к господину Ханопулосу, Клим Кириллович, – рассердилась Мура.
– Еще как справедлив! – Доктор стоял на своем. – Желтые лотосы на лазоревом фоне на коврах в витрине Гостиного явная подделка. Сам Рерих разъяснял мне индийскую колорнетику.
– Вы все придумываете, – поникла Мура.
Доктор ответил победительным молчанием.
– Все это прекрасно, – вздохнул Вирхов, – но, милая Мария Николаевна, обязан вас предостеречь. Вы играете с огнем. С этой целью, можно сказать, на последнем издыхании и приехал, чтобы вас уберечь, чтобы вы не оказались во власти безумца. Куда он отправился, проводив вас до дому?
– Не знаю, – понуро ответила Мура. – В чем вы его подозреваете?
Вирхов помолчал и сказал:
– Сегодня наш агент осмотрел в гостинице «Гигиена» номер господина Ханопулоса. Служащие гостиницы встревожены: помещения насквозь провоняли какой-то гадостью, ночью постоялец совершал странные манипуляции у разожженной печи.
– Что-нибудь безобидное, коммерческое, проверяет образцы товаров. – Сопротивление Муры было на исходе.
– Коммерческое? – Вирхов сжал кулаки. – Если коммерческое, то зачем он распотрошил диванную подушку и изрезал на тонкие полосочки парчовую наволочку? При осмотре печи агент обнаружил среди углей странные обгорелые железки. Мужайтесь, Мария Николаевна. Эрос Орестович Ханопулос – или умалишенный, или террорист, а возможно, и убийца. Задушена сожительница Васьки-Кота Ульяна Сохаткина, и задушена подло – мужским шелковым носком.
– Сиреневым? – быстро переспросил Бричкин. – Таким задушили Рамзеса!
Мария Николаевна Муромцева разразилась рыданиями.
–Барышня, душечка, Мария Николаевна, – бросилась к ней горничная Глаша, – не убивайтесь. Все разъяснится. Не может быть грек сумасшедшим, он в целости и сохранности довез вас до дому, никак вас не обижал, правда?
– Пра-а-а-в-в-д-а-а-а, –всхлипывала на ее плече Мура. – Сегодня столько несчастий... И Рамзес погиб, и родителей Степана жалко, и банкира убили...
–Какого банкира? – всполошились Бричкин и доктор Коровкин. Барышня плакала.
– И я, старый болван, – всплеснул руками Вирхов, – терзаю девушку расспросами, забыв, что сегодня она стала свидетельницей ужасного зрелища. Простите дурака великодушно...
– А где убили банкира? И кто? –Доктор Коровкин очень хотел, чтобы виновником был Васька-Кот, тогда уж убийца Ульяны Сохаткиной виселицы не миновать.
– Ведется расследование.
После рассказа о дневном событии Вирхов обратился к Бричкину, проявившему беспокойство при упоминании имени погибшего банкира:
– Имя Магнус вам что-то говорит?
Бричкин замялся.
– Лично я с покойным не встречался. Но в газетках его имя мелькало. Причем в самых неподходящих местах.
– Выражайтесь яснее, прошу вас. – Утомленный Вирхов уже не имел сил для расспросов.
– В фельетонных колонках встречал, очень забавно выражался господин Магнус о старце Зосиме, блистал остроумием, Достоевского цитировал.
– Зачем это баловство ему было нужно? – изумился Вирхов.
– Темперамент, страсть. Очень острый человек. Обо всем желал свое мнение высказать. Смею заметить, о старце Зосиме в печати высказывались и Павлов, и Витте, и Брюсов, и отец Онуфрий, и господин Рерих, и еще многие другие. Даже под псевдонимами.
– Погодите, погодите, – остановил его Вирхов, – а что это они все в литературу ударились?
– Скрытая полемика, – понизив голос, ответил Бричкин. – На церковную жизнь покушаются, ведут подрывную деятельность.
– Достоевского цитировал и господин Фрахтенберг. – Мура перестала плакать. – Что из этого? Модная тема.
– Помнится, и я с ним в «Аквариуме» рассуждал о провонявшем старце, – потер подбородок доктор.
– Нашли место для богохульства, –осуждающе заметил Вирхов. – Однако ваши сообщения требуют некоторого раздумья. Значит, и покойный отец Онуфрий, и покойный Магнус говорили о старце Зосиме. И оба погибли. О готовящихся покушениях на Витте только ленивый не знает. Если эго не случайно, то следующим погибнет господин Фрахтенберг. Или вы, Клим Кириллович, если вы выступали в газете на эту тему, даже под псевдонимом...
– Вольно ж вам шутить, господин Вирхов, – перекрестилась Глаша, убирая со стола самовар.
– Может быть, господин Фрахтенберг о чем-то догадывается? – не обращая внимания на ворчание горничной, продолжил размышлять вслух следователь. – Или ощущает нависшую над ним угрозу? Придется срочно мчаться к Фрахтенбергу...
– А господин Глинский был на отпевании Степана Студенцова? – неожиданно поднял голову доктор.
– Был, – ответила Мура, – он, похоже, испугался еще больше, чем я.