Законы отцов наших | Страница: 185

  • Georgia
  • Verdana
  • Tahoma
  • Symbol
  • Arial
16
px

Заключенные, которым Нил передавал презервативы с наркотиками, менялись каждую неделю. Некоторые шептали:

— Ты молодец, парень.

Нил чертил рукой в воздухе тайные знаки «УЧС». В конце сообщения тыкал указательным пальцем себе в сердце. Это пугало их и вызывало недоверие. Белый парень в их шайке? Не может быть. Зачем он так рискует? «Какого черта ты это делаешь? Рискуешь жизнью?»

Люди всегда относились к Нилу как к чудаку. Например, он никогда не садился за руль своей машины в дождь. И люди думали, что это странно. Не то чтобы он вообще не выходил из дома, когда шел дождь. Просто он думал, что дождь вреден для полировки. А еще его считали странным, потому что он не смотрел людям в глаза, но ведь таких, как он, много. И Майкл тоже не любил смотреть в глаза. Однако в отношениях с Хардкором, с Баг все обстояло иначе.

«Я увлекся, — хотел он объяснить „Святым“, которые косились на него. — Я просто увлекся. Я влюблен, — сказал бы он. — Мне нравится влюбляться». Он думал о Баг, когда шел по тюремному коридору.

Как все это началось, как он стал «конем» — наркокурьером, регулярно доставлявшим дурь в тюрьму, Нил и сам не мог связно объяснить. Вина Эдгара, оправдывался он. Однако так ли уж она была велика? Он и сам сплоховал. С самого начала взял неверный тон с Хардкором. Когда Нил понял это, было уже поздно. От Орделла исходила сила, темная и страшная, огромная и непреодолимая. Она питала его, подобно силе природы, которая пронизывает растение от корня до листьев. Нил не раз был близок к тому, чтобы сказать Эдгару: «Этот парень, Орделл, он напоминает мне тебя».

Раз в месяц он составлял рапорт на Хардкора и постепенно смирился с тем, что Хардкор стал подсказывать ему, что написать. Сидя в закутке Нила, во Дворце правосудия, где размещалась служба пробации, Хардкор, бывало, спрашивал его шепотом, чтобы голос не разносился над перегородками из рифленого пластика:

— И что это ты там калякаешь обо мне?

Хардкор начинал кривляться, смеяться, протягивать руку за рапортом, и наконец Нил уступал, разрешая ему повернуть к себе бумагу и посмотреть. Какие тут секреты, в конце концов? Хардкор читал, почесывая свою тощую козлиную бороденку пальцами с длинными, как у черта, ногтями.

— Не надо писать этого, парень, не нужно рассусоливать насчет того, какой я долбаный ублюдок, и что я, дескать, не порвал связей со своей бандой.

— Ну а что же тогда я должен написать в рапорте?

— Ты же знаешь, братишка. Будь человеком. Напиши, что я нашел себе хорошую работу, и все дела.

— И какая же это работа, приятель?

— Организация сообщества. — Хардкор рассмеялся, потому что еще раньше Нил упомянул об Эдгаре. Отец уже был невероятно возбужден.

«Это возможность, которую нельзя упускать, Нил, — говорил он обычно. — Величайшая возможность».

— Укажи здесь, что я провожу организационную работу, — сказал Хардкор.

Он и в самом деле был отличным организатором. Даже слишком. Когда Нил приезжал в Четвертую Башню с проверкой, Орделл неизменно лично встречал его, стоя на улице. Он суетился перед Нилом с преувеличенным подобострастием, как бы посмеиваясь то ли над собой, то ли над Нилом. Возможно, над обоими.

— Ставь машину прямо здесь. Вот так. Отлично. Никакая тварь ее здесь не тронет.

Он всегда приберегал лучшее место для Нила. Хардкор был мастак по части спектаклей, умел пустить пыль в глаза. Вся ударная сила, все быки не мозолили никому глаза, а, повинуясь приказу Хардкора, сидели в огромном черном «линкольне», стоявшем в полуквартале от Башни. Рядом с Хардкором, как правило, не бывало никого, кроме нескольких подростков, которых он никак не мог отогнать, и маленькой худенькой Лавинии, которая была у него на побегушках.

— Сбегай, скажи Молнии, чтобы разобрался, — сказал ей как-то Хардкор в присутствии Нила.

— А в чем дело? — спросил Нил.

— Да так. — Хардкор рассмеялся.

У него был широкий рот, и когда он смеялся, то изнутри с одной стороны показывались золотые коронки. Он так и не ответил. У него хватало ума не врать. Они уже не прятали от Нила пейджеры и оружие. «Т-9» и «АК-47».

— Ты главный, — говорил Хардкор Нилу. — Ты главный, и ты мне просто говори, если я наехал не на тех людей: «Стоп, хватит». И я оставляю их в покое. Но ведь это же бизнес. У меня же должен быть какой-то бизнес.

— Тебе нужно послушать моего отца. Ты должен поговорить с ним, — сказал Нил.

Почему он сказал это? Тем более что очень часто бывали дни, когда его воротило от одной мысли о разговоре с Эдгаром. Наверное, ему хотелось заключить своего рода сделку.

«Поговори с ним, и тогда это не придется делать мне».

Эдгар всегда думал за Нила о его будущем и старался решать, чем ему заниматься. В колледже, когда у Нила не было настроения сидеть на занятиях и смотреть всякую чушь по учебному телевидению, у него всегда был выход. У него была работа, которая ему очень нравилась. Он был курьером. Нил был без ума от нее. У него был мотоцикл, кожаная куртка с жилеткой из светоотражающей ткани и небольшой дешевенький пластмассовый шлем. Нил носился по городу с наушниками от плейера в ушах и рацией на поясе, включенной на полную мощность. Он все равно не услышал бы вызова, но «уоки-токи» была снабжена еще и вибратором, и когда Джек начинал орать в микрофон на пульте, она прыгала на поясе. Классная была работенка. Больше всего ему нравился в ней ее быстротечный характер. Ты вроде бы и был на работе, а с другой стороны, и не был.

— Черт возьми, где же курьер? Куда он подевался, бездельник?

И тут ты подкатываешь, рыча двигателем.

— Да вот же курьер, успокойтесь, примите таблетку.

Однако Эдгар работу не одобрял. Нил чувствовал, что отец пока выжидает, рассчитывает, что Нил сам быстро разочаруется в ней, когда наступит зима. Больше всего Эдгара раздражало не то что сыну грозило исключение из колледжа за неуспеваемость, а то, что тот был доволен. Наверное, оттого работа нравилась Нилу еще больше.

Затем наступило второе лето, и у Нила от горячего мотора начало зудеть в промежности, которую заливало соленым потом. Он взял и брякнул что-то насчет того, что неплохо было бы организовать профсоюз курьеров, который отстаивал бы их права. Эдгар сразу насторожился, как легавая, почуявшая дичь. Он каждый день в течение двух месяцев приставал к Нилу с расспросами, не говорил ли тот на эту тему со своими товарищами, и Нил начал проклинать себя за неумение вовремя прикусить язык. Вскоре он уволился и вернулся в муниципальный колледж округа Киндл. В качестве специализации выбрал социальную работу, на чем всегда настаивал Эдгар. Так было проще.

Время от времени Хардкор вставал и уходил по своим делам. Он хлопал Нила по плечу и говорил:

— Отдохни пока, парень. Все в порядке. Я мигом обернусь.

Обычно они сидели на какой-нибудь поломанной скамейке за Четвертой Башней, напротив отгороженной части. С одной ее стороны был забор, а с другой — кирпичная стена самой Башни.