Под звуки музыки толпа расположилась на просторной лужайке. Расстелив чуть поодаль пляжное полотенце, мы с Сонни улеглись на него. Позади нас люди бросали фрисби своим собакам, а обычный контингент из национальной организации за легализацию марихуаны вовсю забивал косячки, и весьма специфический аромат относило ветерком в сторону представителей закона, которые были бессильны пресечь это возмутительное нарушение общественного порядка, поскольку не могли покинуть свой пост. Кроме того, у них был приказ избегать конфронтации всеми возможными способами.
Около 15.30 начались выступления. Демонстрации имели целью показать широкий диапазон оппозиции к войне. С кратким словом выступили представители всех участвовавших организаций: религиозных объединений, факультетских комитетов, профсоюзов, групп бизнесменов, феминисток, национальных меньшинств, студенческих союзов всех мастей от радикалов до республиканцев Макклоски. В этот пантеон попала и «Одна сотня цветов», несмотря на возражения, что цели, которые ставила перед собой эта организация, не имели ничего общего с миром. В качестве импровизированной сцены ораторы использовали эмблему ЦПИ, представлявшую собой массивный железобетонный блок высотой футов шесть, на который они залезали по очереди. К концу дня там появился и Лойелл Эдгар. Разного рода личности, состоявшие в «Одной сотне цветов», выделялись в толпе благодаря красным нарукавным повязкам с китайскими иероглифами; когда объявили о выступлении Эдгара, эти типы начали протискиваться через толпу поближе к трибуне. Рядом с тем местом, где сидели мы с Сонни, прошли члены Прогрессивной трудовой партии — одетые в форму цвета хаки, шесть десятков человек двигались вперед, наклонив головы и положив руки на плечи впереди идущего. Они скандировали:
— Мао — красный!
— Красные — сильнее всех!
— Мао разнесет вдребезги машину войны!
Я никогда еще не присутствовал на публичных выступлениях Эдгара, и сначала у меня сложилось впечатление, что я стал жертвой оптической иллюзии, видя издали человека, которого до этого знал только вблизи. На бетонном кубе стояла тощая фигура, одетая в рубашку, застегнутую на все пуговицы, и твидовые штаны, оставшиеся, наверное, еще со студенческих лет. Густые темные волосы блестели от пота. Когда Эдгар говорил, было видно, как двигаются сухожилия и мускулы у него на шее. Стоя на трибуне и размахивая мегафоном, который усиливал его дыхание, Эдгар, охваченный революционным пафосом, преобразился до неузнаваемости. В духе «культурной революции» он призвал к уничтожению всех элит.
— Мы должны сделать университет местом, где мир улучшают, а не уничтожают. Нам не нужны исследования, которые позволят заживо изжарить наших врагов. Мы должны знать, как накормить обездоленных, и помочь им кормить самих себя. Мы должны положить конец такой практике, когда образование доступно лишь детям правящего класса, когда люди с черным, коричневым, красным и желтым цветом кожи появляются в наших аудиториях, чтобы убирать их, а не сидеть за столами в качестве студентов.
Подстегиваемая примером членов «Одной сотни цветов», которые все еще проталкивались в передние ряды, толпа начала издавать во время пауз, точно рассчитанных Эдгаром, крики «Верно!».
— Мы должны взять власть в свои руки, чтобы самим принимать решения, касающиеся наших жизней, вместо того чтобы подчиняться людям, которых волнует только их собственная жизнь! — с надрывом прокричал в мегафон Эдгар. — Мы должны поступать, как учит Мао: «Восстать и терпеть поражение, снова восстать и снова терпеть поражение, и так до тех пор, пока им не придет конец».
Внезапно в первых рядах раздался тревожный крик. Кричала женщина. Истошно, пронзительно. Ее крик тут же захлебнулся. Что-то было не так. Что-то явно назревало. Мы все это поняли.
— Пахнет бедой, — сказала Сонни и, схватив меня за руку, заставила подняться на ноги.
Люди, сидевшие вокруг нас, тоже забеспокоились и начали вставать.
Эдгар, который как раз сделал очередную паузу, прокричал в мегафон еще одну цитату:
— «Если на нас нападают враги, это очень хорошо, так как подтверждает, что мы провели четкую разграничительную линию между врагом и нами!»
И тогда я увидел в воздухе первый камень, который описывал длинную пологую дугу по направлению к окнам первого этажа. Закрытое пространство, охранники, облаченные в спецодежду и со спецсредствами для борьбы с беспорядками; мрачная, гнетущая атмосфера сродни той, что повисает над передним краем накануне боя. Все это вызвало во мне такое возбуждение, что какая-то частичка меня, выброшенная сердцем, будто взмыла в воздух, слившись в полете воедино с этим камнем.
Огромного окна не стало в одно мгновение. Водопад осколков рухнул на охранников. Позднее они утверждали, что последовали и другие хулиганские выходки со стороны толпы, однако я знаю, что именно тогда увидел строй дубинок, взметнувшихся в воздух. Наступило всеобщее замешательство, раздались душераздирающие вопли, и люди, толкая и давя друг друга, устремились в противоположную от охранников сторону.
Мы с Сонни находились сзади, как я уже упоминал, поэтому суматоха, возникшая близ импровизированной трибуны, достигла нас лишь через несколько секунд. На наших глазах толпа отхлынула назад на двадцать-тридцать рядов в глубину, когда фаланга копов двинулась на них и стала теснить щитами и охаживать дубинками. Затем внезапно волны этого движения оказались поблизости, а еще через секунду-две вокруг нас искаженные злобой и страхом лица, пронзительные голоса и растрепанные волосы. От топота бегущих ног содрогалась земля. Кое-кто из демонстрантов хватал на бегу камни и банки из-под пива и, оборачиваясь, бросал их в стражей порядка.
Мы с Сонни побежали. Когда я выбрался на дорогу, ведущую к воротам, то увидел перед собой молодую женщину, споткнувшуюся и упавшую на асфальт. Я помог ей встать. На лбу у нее зияла глубокая царапина, из которой стекала кровь. Волосы уже были перепачканы кровью, успевшей загустеть. Женщина осторожно потрогала их и, увидев свою руку, громко всхлипнула, а затем побежала дальше, явно опасаясь, что ее опять ударят. Толпа продолжала накатываться паническими волнами на ворота, и из этого можно было заключить, что копы по-прежнему наступают, по-прежнему молотят дубинками всех, кто попадается под руку.
На мгновение, когда все ринулись к воротам, паника, похоже, немного улеглась. В этом столпотворении мы с Сонни потеряли друг друга, и, стоя на дороге, я начал выкрикивать ее имя. Мне вторили криками еще с дюжину человек, которые, как и я, пытались отыскать тех, с кем были разъединены. Затем внезапно воздух опять заполнился истерической какофонией. Раздался вой гранат со слезоточивым газом. Когда они падали на землю, вверх поднимались небольшие струйки дыма, на расстоянии казавшиеся совершенно безобидными, тем более что затем они растворялись в воздухе. Однако студенты уже обладали достаточным опытом, чтобы отреагировать должным образом, и побежали еще быстрее. Спустившись к подножию холма, я увидел, как люди начали перелезать через железную ограду, цепляясь одеждой за острые копьеобразные наконечники. В воздухе принялись тревожно галдеть птицы, очевидно, отведавшие слезоточивого газа. Они метались как сумасшедшие, описывая беспорядочные круги.