— Что вы имели в виду? — поинтересовался у меня Эдгар. — Вы говорили что-то насчет вашего похищения?
Они с Джун только что возвратились домой после очередного долгого вечернего совещания со своими адвокатами. В общем-то Эдгара защищали старые соратники, известные леваки, которые годами отстаивали в судах интересы «Пантер». Однако теперь к ним присоединились еще и некоторые юристы из ассоциации защиты гражданских прав и с юридического факультета Дэмонского университета, которые вызвались оказать Эдгару помощь добровольно и безвозмездно. У меня сложилось впечатление, что в этой команде законников возникли серьезные разногласия относительно того, какую тактику следовало избрать: превратить ли предстоящие слушания в политическое мероприятие или же направить все силы на то, чтобы спасти Эдгара от увольнения? После таких совещаний супруги часто казались совершенно измотанными и не ладили между собой.
Вот и теперь, когда Эдгар не сводил с меня пристального, настороженного взгляда, весь его внешний вид говорил об усталости. Под глазами у него красовались такие темные круги, что их можно было принять за синяки.
Я часто рассказывал Джун о своих сложных отношениях с родителями, но сейчас у меня не было никакого настроения затрагивать эту тему. Однако Эдгар продолжал сверлить меня глазами. Я чувствовал, что ему доставляет особое удовольствие копаться в не слишком приятных подробностях чужой жизни. Такое чувство посещало меня уже не впервые.
— Значит, если кто-то вдруг захотел бы похитить вас, вы бы не стали сопротивляться? — спросил он.
— Не думаю, что нашлись бы такие похитители.
— Думаю, что навряд ли, — сказала Джун.
Уставшая, в простом ситцевом платье, с волосами, зачесанными назад и собранными в пучок, перевязанный разноцветными шерстяными нитками, она выглядела скромной молодой женщиной, женой фермера.
— Разумеется, возникли бы подозрения, — сказала она.
Эдгар выпятил нижнюю челюсть. С таким же успехом на его груди могла загореться надпись: «Я строю козни».
— Ну а если бы кто-то потребовал выкуп? — спросил он. — В состоянии ли твой отец уплатить его?
— В состоянии ли? Несомненно. Он мог бы позволить себе многое. Однако, зная этого скрягу, я могу с полной уверенностью сказать, что он не станет платить. Ни за что.
Джун рассмеялась:
— Сет, ты напоминаешь мне Эдгара, когда начинаешь говорить об отце.
Отец Эдгара получил медицинское образование, однако зарабатывал на жизнь выращиванием табака на своей ферме. Если верить их описаниям, то он был человеком безжалостным, крутым, не прощавшим обид, твердолобым христианином, которого больше привлекало проклятие зла, нежели вечная благодарность спасенных. Как Джун, так и Эдгар упоминали о нем не иначе как с издевкой, называя его «Мудрость Юга».
Мое предсказание относительно возможного отказа отца заплатить выкуп озадачило Эдгара, и он пропустил мимо ушей слова Джун. Вскоре он всплеснул руками и произнес:
— Тогда вы свободны!
На мгновение мне показалось, что моя свобода обрела форму некоего поля, находящегося между открытыми ладонями Эдгара. Затем я вновь оказался во власти страшной, слишком хорошо знакомой реальности.
— Если он и заплатит, то только в пику мне, чтобы я не стал дезертиром.
Оба рассмеялись. Хлопнув руками себя по бедрам, Джун сказала, что она так устала, что ног под собой не чует. Я пожелал им спокойной ночи. Через несколько минут меня окликнули сверху. Это был Эдгар. Он вышел из своей квартиры и стоял на верхней площадке, залитой ярким электрическим светом.
— А они обратятся в ФБР, если что? — негромко спросил он.
— Родители? — Меня сильно удивило, что его мысли все еще заняты этой темой, однако я отрицательно покачал головой.
Прошлое моих родителей было таково, что они страшились любого контакта с полицией. Я сам не раз был свидетелем, как обычная проверка документов дорожной полицией приводила к тому, что отец погружался в состояние, близкое к панике. Руки у него начинали трястись так сильно, что он даже не мог подать полицейскому водительское удостоверение, а потом требовалось не меньше получаса, чтобы он пришел в себя, и, естественно, все это время мы стояли на обочине. Нечего было и думать, чтобы он или моя мать вдруг решились встать под защиту закона.
— Ни в коем случае, — ответил я Эдгару.
Он улыбнулся, стоя там, на площадке верхнего этажа. В куче собственных проблем, из которой ему было нужно выкарабкиваться, это было для него своего рода полезным развлечением. Он постучал указательным пальцем по виску, показывая, что постарается не забыть об этом.
Четыре дня спустя после того, как я получил повестку о призыве в армию, Сонни сказала мне, что собирается съехать с квартиры. На дворе уже была середина апреля.
— Все бесполезно, Сет, — сказала она. — Я должна уехать отсюда. Иначе дело кончится тем, что мы возненавидим друг друга.
Мы все время ссорились. Это были жестокие битвы, в которых я говорил о любви, а она о независимости.
— Так, значит, ты покинешь меня сейчас, а не позднее?
Сонни поежилась, чтобы показать, что ей это неприятно и приходится прилагать определенные усилия, чтобы сдерживать себя. Она не должна забывать о главной цели, сказала она. Какой именно, Сонни не уточнила, однако я понял, что мне не удастся убедить ее остаться. Теперь у меня не было иного пути. Если бы она осталась в квартире, я бы продолжал надеяться, все откладывал бы и откладывал отъезд, вместо того чтобы посмотреть в лицо фактам и принять их как неизбежность.
— Кроме того, я должна подыскать себе какое-то другое жилье, — сказала Сонни. — Эта квартира мне одной не по карману.
— И куда же ты переселишься?
Она дернула плечом, как бы говоря, что это ее не слишком заботит.
— Пока поживу у Грэма. Он давно уже пытается сдать комнату. Вот я и буду его новым жильцом.
Это был удар молотом, хуже, чем простой уход. Через неделю он заберется к ней в постель, если только уже не побывал там.
— Это не то, что я думаю, верно?
— Нет, — ответила она. — И вообще это тебя не касается.
Разумеется, мы опять вдрызг разругались.
В конце концов я помог ей переехать. Книги Сонни я отправил почтой на адрес ее тети. Остальные вещи оставлял у двери Грэма, когда направлялся в редакцию «Афтер дарк». На моих глазах она исчезала из квартиры постепенно, как тает мороженое.
В последнее утро — это был понедельник — мы положили вещи в машину и установили на крыше багажник, чтобы загрузить и его. Но пару коробок все же пришлось оставить, и я пообещал завезти их попозже. Затем я повез Сонни через Залив по мосту, из яркого солнечного света в туман. Она обняла меня на улице, но я не сделал никаких ответных движений. Я стоял, опустив руки и повернув голову в сторону. Так вот, значит, какие дела, думал я, вот как все вышло. Такой эпохальный момент в моей личной жизни, о котором я всегда потом буду вспоминать с удивлением. Вот как, оказывается, это случается: буднично и просто, как и все прочее, и, стало быть, он ничем не отличается от любых других моментов вездесущего настоящего времени…