— Детектив Любич, двенадцатого сентября 1995 года или же в какой-либо другой день производили ли вы проверку на полиграфе Лавинии Кэмпбелл в муниципальной больнице округа Киндл или в каком-либо другом месте?
— Нет, сэр, — отвечает он.
Томми направляется к столу обвинения.
— Отпустите свидетеля, — произносит он через плечо.
Такой гамбит вызывает у меня улыбку. Наша игра на всех ее стадиях предполагает участие двух игроков.
— Мистер Таттл, вы отказываетесь от перекрестного допроса?
Прежде чем ответить, Хоби, сидя в кресле, некоторое время пристально смотрит на Любича. Адвокат поджал губы, и теперь их совсем не видно в серой щетине бороды. Он явно озадачен. Впервые с начала процесса он не встает с места, чтобы обратиться к свидетелю.
— Мисс Кэмпбелл показала, что ее подвергли допросу с использованием полиграфа. Вы это знали, детектив?
— Я слышал об этом.
— И она лжет?
— Она не права. Это я знаю точно.
— Так она лжет?
— Протест, — говорит Томми с места.
Он крутит в руках блокнот, и с виду кажется, что допрос свидетеля адвокатом его не интересует, однако он с ходу приводит ряд обоснованных возражений против вопроса Хоби. Во-первых, вопрос поставлен таким образом, что ответ предполагается заранее, а во-вторых, вопрос требует от свидетеля высказать его мнение, что недопустимо. Хоби не сводит с Любича тяжелого взгляда.
— Детектив, вы хотите сказать, что свидетельница, возможно, ошиблась?
— Могло быть и так.
— Она что-нибудь неправильно интерпретировала?
— Возможно.
В зале суда стоит тишина. Наконец Хоби встает и не спеша поправляет лацкан своего двубортного пиджака из серой в белую полоску шерстяной ткани.
— Может быть, она думала, что ее проверяют на полиграфе?
Мольто возражает на том основании, что Любич не вправе комментировать мысли Лавинии.
Хоби повторяет вопрос в иной формулировке:
— Кто-нибудь сказал ей, что ее будут проверять на полиграфе?
— Да, сэр, не исключено.
— А кто именно мог сказать ей, что ее собираются подключить к ящику?
Любич ерзает во вращающемся кресле.
— Думают, что я?
— На самом деле вы не подключали ее к полиграфу?
— Нет.
— Однако же она изменила свои показания. Ведь в этом вся суть, правильно? Эта девушка говорила вам одно, когда вы были там, а когда вы уходили, она говорила другое.
— Иногда с этими людьми… — Фред умолкает. — Имея дело с правонарушителем… — он вытирает рот двумя пальцами, — у меня достаточно опыта, и порой я считаю, что безошибочно могу определить, правду мне говорят или ложь.
— Ну и?..
— Мы не всегда отвозим их во Дворец правосудия, чтобы подключить к ящику.
— К детектору лжи?
— Верно. В данном случае мы не могли это сделать. Она лежала на койке, вся опутанная разными трубками.
— И что же вы сделали, детектив?
— В таких случаях мы говорим им, что подключаем их к полиграфу, хотя на самом деле мы этого не делаем.
— Вы создали такое впечатление у подследственной?
— Вот именно.
— А каким образом вы этого достигли?
— Надели ей на голову одну штуку.
— Какую именно?
— Ту, что мы одолжили у одной из медсестер.
— Что?
— Ну, такая вещь, которая пристегивается, когда проверяют работу сердца.
— ЭКГ?
— Правильно, ЭКГ.
— И вы надели это ей на голову? Чтобы можно было узнать, что она думает?
Любич не ответил. Подняв голову, он смерил Хоби недобрым, мрачным взглядом, предназначенным для улицы.
— Вы просто надели ей на голову повязку с датчиками? Это и был весь аппарат?
— Нет. К нему крепился кусок телефонного шнура.
— К чему именно крепился?
— Ну, к той повязке у нее на голове.
— И к чему еще?
— К машине. — Любич пристально смотрит на Хоби. Очевидно, с точки зрения детектива, в этих вопросах нет никакого смысла. — К копировальной машине.
— Фотокопировальной машине?
— Вот именно. Ее мы тоже взяли у медсестер.
— И?..
Любич пожимает плечами:
— А потом мы нажали кнопку на машине.
— Зачем?
— Чтобы получить ответ.
— Вы получили ответ от машины?
— Так мы всегда говорим в таких случаях.
— Значит, и Баг вы сказали то же самое?
— Совершенно верно.
Хоби не задает больше вопросов. Вместо этого он просто делает жест рукой, показывая, что ждет от Любича дальнейших пояснений.
— Понимаете, перед тем как начать, мы закладываем в аппарат лист бумаги. А затем, когда мы нажимаем на кнопку, он выскакивает наружу и мы показываем его ей. Ясно?
— И что было написано на листке?
— «Она лжет».
В зале раздается смех, причем самые громкие раскаты звучат в ложе для присяжных, занимаемой репортерами.
— Стало быть, эта молодая женщина сидела там у вас с резиновой повязкой на голове и куском телефонного провода, который был присоединен к ксероксу, а затем вы нажали на кнопку и оттуда выполз лист бумаги, на котором было написано, что она лжет, и вы показали это ей, верно?
— Именно так.
— И она поверила вам?
— Поверила. Потому что врала.
Хоби смотрит на меня и даже не считает нужным заявлять протест. Я аннулирую последний ответ Любича, а Хоби испускает театральный вздох, долженствующий выразить отвращение, и возвращается к столу защиты, покачивая головой и наверняка думая: «Копы, что с них взять».
— У вас больше нет вопросов? — спрашиваю я.
Хоби требует считать показания Лавинии недействительными. Он характеризует такие действия полиции как мошенническую проделку с целью получить желаемые результаты, словно Верховный суд давным-давно не принял решение считать подобные приемы допустимыми во имя эффективного функционирования правоохранительных органов.
Когда к подиуму подходит Томми, мой кислый взгляд не обещает ему ничего хорошего. Утром он хотел было отказаться от предыдущей договоренности и чуть не подставил меня. Одно из железных правил в моем зале суда, и в первую очередь для прокуроров, состоит в том, что ты не выйдешь сухим из воды, если пытаешься кинуть судью. Прокуратуре только сунь палец в рот, и она откусит всю руку. Будучи женщиной, я чувствую необходимость проявлять особую твердость. Изрядно помучив Томми, чтобы преподать ему урок на будущее, я в конце концов отклоняю ходатайство Хоби.