Варя смотрела на следователя большими глазами, смущённо и растерянно.
— Я не знаю, почему. Но мне и правда становилось не по себе, когда бедный мсье Аржен смотрел на меня. Сердце начинало колотиться.
— Он что, как-то особенно смотрел? Говорил что-то?
— Нет, разговаривал он со мной мало, всегда вежливо, спокойно. А смотрел… так пристально! Но… у него были два пальца на руке… изувечены. Мне было страшно их видеть!
Викентий Павлович вспомнил левую руку погибшего, деформированные средний и указательный пальцы. Он задумчиво посмотрел на девушку. Она, и без того бледная, стало как полотно, глаза испуганные.
— Но почему? — спросил Петрусенко.
— Я не знаю! — В голосе отчаяние и мольба. — Я и раньше думала: что тут такого? Настоящие уродства видела, и то не пугалась. А тут как гляну на эти пальцы — бежать хотелось!
Варя опять вскинула глаза, непроизвольно ища взгляда Коринцева. Защитника! Викентий Павлович тоже глянул на мужчину. У того была закушена нижняя губа, прищурены глаза и нахмурены брови. Быстро положив руку девушке на плечо, он тяжело перевёл дыхание, потом покачал головой.
— Господин Петрусенко, ей вредно волноваться…
— Да, — Викентий Павлович поднялся. — Наверное, это не важно. Просто какие-то фантазии, впечатления… Выздоравливайте, Варенька, и ничего не бойтесь!
Проходя по длинным больничным коридорам, спускаясь по лестницам, Петрусенко ощущал радостное возбуждение. Нет, не зря он приехал сюда и говорил с горничной! У девушки в прошлом была страшная история, которую она забыла. И если что-то вызывало у неё необъяснимый, бессознательный страх, то, скорее всего, он был связан с той историей. Срабатывала загнанная далеко вглубь память… пальцы на руке Аржена! Что-то подобное Варя видела. Когда-то, давно. То, что её пугало. Вряд ли это сам Аржен. Откуда? Француз… А впрочем, всё как-то странно вертится вокруг него! Главное, конечно, это само убийство, несомненно умышленное. Потом, перстень первой жены. Нет, о перстне рано забывать, надо дальше вести расследование. И пора уже поступить сведениям об иностранных врачах.
Сведения об иностранцах уже лежали на столе в кабинете Петрусенко. Он быстро просмотрел их. Ничего особенно интересного, всё подтверждалось. Об Аржене известно оказалось немного. Уроженец Лотарингии. Три с небольшим года работает в знаменитом парижском госпитале Неккера. Прибыл он туда с отличными рекомендациями из медицинской клиники Мюнхенского университета, начал работать хирургом, но вскоре стал специализироваться в глазной хирургии. Ко времени поездки на симпозиум, Жорж Аржен опубликовал ряд статей в научных медицинских журналах и был уже ведущим офтальмологом госпиталя.
Университетская клиника Мюнхена… Память Петрусенко сработала мгновенно. Серолог Цветов — он ведь стажировался именно в этой клинике, известной на всю Европу открытиями в серологии — исследовании крови. Цветов был в Мюнхене года три, сюда вернулся два года назад. Да, время, похоже, совпадает!
Викентий Павлович тут же направился на третий этаж управления. Там располагались картотеки: фотоизображения и описания преступников по методу Бертильона, и первые дактилоскопические карточки. Там же работала всего два года и гордость управления — судебно-медицинская лаборатория. В ней проводили свои исследования крови серологи, изучали яды токсикологи, был биолог, специализирующийся по почвам и пыли. Два патолога из этой же лаборатории в основном работали в первом городском морге — там была специально оборудованная для них лаборатория.
Петрусенко нашёл химика Цветова на месте. Это был ещё молодой, но уже лысеющий близорукий человек, отнюдь не «книжный червь», а остроумный и компанейский товарищ. Крепко пожав ему руку, следователь сразу приступил к делу.
— Аркадий, вы, я знаю, работали в Мюнхене три-четыре года тому. Там, в клинике, не помните ли вы доктора Жоржа Аржена, хирурга?
— Того самого, третьего дня убиенного в Гранд Отеле?
— Да, его.
— Имя мне совершенно незнакомо. Я бы вспомнил, ещё только прочитав в газете, память у меня отменная — и на имена, и на лица.
— А между тем, — Петрусенко недоумённо вскинул брови, — судя по документам, он работал в одно время и в одном месте с вами. Может быть, вы не всех докторов знали?
— От директора клиники до сестёр милосердия! — воскликнул энергично Цветов. — А уж хирургов тем более! Человека по имени Жорж Аржен среди них не было!
— По имени Жорж Аржен… — раздумчиво протянул Петрусенко. С минуту он смотрел, не отрываясь, на микроскоп и колбочки, расставленные на столе учёного, потом сказал решительно:
— Вот что, мой дорогой! Я вас отвлеку на полчаса от ваших открытий. Это очень важно. Давайте подъедем в морг, и вы посмотрите на Аржена. А вдруг, чем чёрт не шутит, вспомните его!
— Поехали. — Цветов был очень заинтересован. — Проверим мою память.
Полицейская пролётка мгновенно домчала их к моргу. По гулкому холодному коридору они прошли сначала в прозекторскую, а потом, в сопровождении судебного патолога, — в хорошо оборудованную холодильную комнату. Врач подвёл их к одному из холодильных шкафов, выдвинул носилки. Цветов некоторое время пристально смотрел в лицо мёртвого Аржена. Оно было восковым, строгим: опухоль и синева от удушья почти растворились.
— Я узнал его! — голос Цветова резко прозвенел в морозной атмосфере комнаты. — Да, этот человек работал в университетской клинике. Только звался он совсем иначе, и был не француз, а поляк. Збышек! Да, Збигнев Заремба. Он был лаборантом.
— Вы не ошибаетесь, Аркадий? Посмотрите повнимательнее, это очень важно!
— Не сомневайтесь, Викентий Павлович! Я его отлично узнал и хорошо помню. Наш лаборант, поляк Збигнев Заремба. Он хорошо говорил по-немецки, но с акцентом. Если вы сделаете запрос в Мюнхен, то вам ответят, что никогда у них не было хирурга Жоржа Аржена, но был лаборант Заремба. Это он!
Запрос, конечно, сделать нужно, думал Петрусенко по пути обратно, в управление. Но и без этого он поверил памяти Цветова. Значит, этот человек, «Аржен», так легко поменял имя и профессию… Это наводит на предположения о том, что и раньше он мог сделать то же самое. И, скорее всего, искать Збигнева Зарембу бесполезно. Так кто же он, человек, убитый в Гранд Отеле? Впрочем, тут же решил Викентий Павлович, профессия его всё-таки вертится вокруг медицины. Да и не мог бы он быть таким хорошим хирургом без умения, образования… Похоже, дело усложняется!
«Усложняется или, наоборот, распутывается? Идёт к развязке?» Несмотря ни на что, Петрусенко казалось, что новые факты как-то необычно просветляют картину, наталкивают на ассоциации. Но какие? Они пока ещё в хаотичном состоянии, словно стеклышки в калейдоскопе. Но стоит чуть шевельнуть трубкой, и разноцветные фигурки сольются в чёткий узор…
Часы показывали половину второго дня. Пора было отправляться в ресторан «Люкс». Перед уходом Викентий Павлович заглянул в кабинет Никонова.