Book.

Второй пилот открыл дверь, и Эрик с трудом стал спускать­ся вниз по откидному трапу. Выл ветер, песок резал глаза. Кто- то махал ему, стоя у дверей в ангар. Пробежав сорок футов до дверей, он нырнул внутрь. Незнакомец тут же захлопнул ее. В центре ангара стоял большой самолет, крытый непромокае­мым брезентом. Его форму было трудно разобрать, но машина мало походила на все виденные до сих пор.

— Окаянная пыль, все самолеты занесло, — досадовал незна­комец. — Вы, должны быть, Эрик Стоун. Я — Джек Тэггарт.

— Для меня большая честь видеть вас, полковник, — с от­тенком подобострастия ответил Эрик. — Я еще ребенком много читал о вас.

Тэггарту было немногим больше шестидесяти, обветренное лицо, светло-голубые глаза. Мужчина был красив той харак­терной для ковбоев красотой, что подчеркивается массивной нижней челюстью и коротко стриженными волосами с просе­дью. Полковник был в летней хлопчатобумажной форменной рубашке и, невзирая на жару, в кожаной куртке, какие носят представители бомбардировочной авиации. Рукопожатие у это­го авиаковбоя было железным, на бейсболке гордо сияла эмбле­ма одной из ранних миссий «Шаттла». Когда-то он был пилотом космического челнока.

— Вы готовы к поездке, которая изменит всю вашу жизнь? — спросил Тэггарт по пути в кабинет, расположенный тут же, в углу ангара. Говорил он с легким протяжным техасским акцентом.

— Готов, сэр, — усмехнулся в ответ Эрик.

В кабинете было еще двое мужчин. Одного Эрик узнал сра­зу же по внушительным пышным бакенбардам. Это был леген­дарный авиаконструктор Рик Баттерфилд. Другой — высокий, седовласый, его внешности было свойственно нечто от аристо­крата, что подчеркивалось костюмом-тройкой, какие носят бан­киры, и цепочкой студенческой организации «Фи-бета-каппа», свисавшей с жилетки. По прикидкам Эрика, этому человеку должно было быть уже явно ближе к семидесяти.

— Мистер Стоун, — сказал он, протягивая руку. — Нечасто у меня получается выбраться для встречи с кем-нибудь из ко­манды Хуана.

— Вы — Лэнгстон Оверхольт? — с трепетом в голосе спросил Эрик.

— Да, мой мальчик, это я и есть. Хотя вы никогда меня пре­жде не видели, да и вряд ли увидите в будущем. Понимаете, о чем я?

Эрик кивнул.

— Мне на самом деле не следовало бы появляться здесь. В конце концов, это частная сделка «Корпорации» и компании мистера Баттерфилда.

— Ну, не совсем. Раз уж вы грозились насовать мне палки в колеса при подаче мною заявления в Федеральное авиацион­ное агентство и НАСА…

Эрика поразил высокий голос Баттерфилда.

Оверхольт повернулся к нему:

— Рик, никто вам палки в колеса совать не собирался, это было всего лишь дружеское напоминание о том, что ваш самолет пока что не прошел официальные испытания. И это напомина­ние избавило от множества волокиты.

— Знаете, вам лучше бы не дергать меня лишний раз.

Мне кажется, что мой временный сертификат для этого полета — свидетельство тому, как я к вам отношусь.

Хоть выражение лица Баттерфилда по-прежнему оставалось кислым, было видно, что он в целом смягчился.

— Сколько времени нам на это потребуется? — спросил он Эрика.

— Используя мониторинг данных от ПВО, по моим расче­там, перехват может быть осуществлен в восемь часов четыр­надцать минут и тридцать одна целая и шесть десятых секунды. Завтра утром.

— Я не могу гарантировать вам такую же точность во вре­мени. Нам потребуется только час на то, чтобы достичь нужной высоты, и еще шесть минут на включение двигателя.

— Ну, минутой больше, минутой меньше, это особой роли не играет, — успокоил его Эрик. — Мистер Баттерфилд, я хочу, чтобы вы уяснили всю серьезность этой ситуации. Речь идет без всякого преувеличения о миллионах жизней. Понимаю, это зву­чит как фраза из дурного шпионского романа, но это так. Если мы в чем-то допустим просчет, это будет означать страшные страдания для людей во всем мире.

Он открыл свой ноутбук, чтобы показать часть отснятого на борту «Золотого рассвета» материала. Кадры сами говорили за себя, и Эрику даже не было нужды комментировать их. После просмотра он сказал:

— Большинство погибших — ответственные за производство вируса. Тот, по чьему распоряжению они действовали, решил устранить их, чтобы они унесли его тайну в могилу.

Баттерфилд поднял взор от компьютера. Его лицо, несмотря на фермерский загар, приобрело пепельный оттенок.

— Я с тобой, парень. На сто процентов.

— Благодарю вас, сэр.

— Тебе приходилось испытывать серьезные перегрузки, сы­нок? — поинтересовался Тэггарт.

— В ВМФ. Приблизительно три «же», может, три с поло­виной.

— И ты не блюешь при этом?

— Именно поэтому здесь я, а не другой мой товарищ. Я — член Общества любителей американских горок. И все ка­никулы с них не слезаю. И что-то не припомню, чтобы блевал.

— Этого для меня вполне хватит. Рик?

— Я не собираюсь умолять вас подписать пачку бумажек. Просто я ручаюсь за мою «птичку», как вы за собственное здо­ровье.

— Каждые полгода наша компания проводит медосмотры. Так что пока со мной все в порядке, очкарики сами признают это.

— В таком случае все отлично. Нам до утра предстоит куча работы. — Баттерфилд взглянул на массивный «Ролекс» на за­пястье. — Моя группа будет здесь минут через двадцать. Вам предстоит проверить вес и баланс, и я думаю, до самого полета вам не следует отходить от самолета. А ваши пилоты пусть оста­новятся в отеле в городе. Один из моих парней отвезет их туда.

— Это вполне мне подходит. Да, мистер Баттерфилд, у меня к вам будет одна просьба.

— Слушаю.

— Мне хотелось бы взглянуть на самолет.

Баттерфилд кивнул и вышел из кабинета, Эрик, Тэггарт и Оверхольт потянулись за ним. На длинном кабеле с зачехлен­ного самолета свисало какое-то устройство. Он нажал на кноп­ку, и лебедка стала снимать брезент.

Окрашенная в глянцевый белый цвет с небольшими синими звездами по бокам, авиаматка, прозванная «Кенга», не походи­ла ни на один другой самолет. У нее были крылья как у чайки, такие, как у почтенного «Корсара» времен Второй мировой, но они начинались высоко на фюзеляже и под углом шли вниз, так что корпус располагался на довольно высоком шасси. Ма­шина была оснащена двумя реактивными двигателями, разме­щавшимися над одноместной кабиной.

Внимание Стоуна привлекло то, что покоилось под брюхом самолета. «Кенгуру» представлял собой планер-моноплан с ре­активным двигателем, крыло которого откидывалось вверх для уменьшения сопротивления после того, как топливо было из­расходовано. Будучи способен развивать скорость свыше двух тысяч миль в час, «Кенгуру» представлял собой суборбитально-космический летательный аппарат, и хотя не был первым, изготовленным вне рамок госпрограмм, все же успел поставить рекорд высоты — около 120 километров (75 миль) над землей.