«Кенгуру» до высоты 38 тысяч футов поднимала авиаматка «Кенга». После отделения на этой высоте включался ракетный двигатель «Кенгуру», и машина устремлялась к небесам по баллистической параболе, по которой ей через 60 миль предстояло достичь цели. А потом «Кенгуру» возвращался домой на основную базу для дозаправки.
Баттерфилд и его инвесторы намеревались взять на борт еще и добровольцев, любителей острых ощущений, которые в суб- орбитальном полете получили бы возможность испытать все прелести невесомости у края космического пространства. Эрику Стоуну предстояло стать их первым платным клиентом, хотя он не принадлежал к числу любителей острых ощущений. Его целью было оказаться к тому моменту, когда «Кенгуру» будет в апогее, в пределах диапазона поврежденной антенны платформы российского оружия. С помощью кодов, раздобытых Хуаном у Керикова, Эрик репозиционирует спутник таким образом, что он выпустит одну из своих мощнейших ракет как раз над островом Эос. Кинетической энергии вольфрамового стержня весом в 1800 фунтов вполне достанет на то, чтобы стереть с лица земли все, в том числе и КНЧ-передатчик.
— Жуткая уродина, вам не кажется? — не без гордости произнес Баттерфилд и любовно погладил машину вдоль комбинированного фюзеляжа.
— А как она ведет себя в воздухе? — полюбопытствовал Эрик.
— Даже и не знаю. Думаю, сердце в пятки уйдет.
Вмешался летчик-испытатель Тэггарт:
— Сынок, эта штуковина враз отучит тебя от твоих американских горок. После нее они тебе покажутся детскими качелями.
Оверхольт откашлялся:
— Джентльмены, я никак не могу оставаться здесь — с минуты на минуту прибывают люди мистера Баттерфилда — и вынужден откланяться.
Он обменялся рукопожатиями со всеми по очереди, довольно крепкими для его возраста.
— Мистер Стоун, пожалуйста, пройдитесь со мной до моего самолета.
— Разумеется, сэр.
Эрик вынужден был ускорить шаг, чтобы поспеть за Овер- хольтом.
— Мне бы хотелось, чтобы вы, когда будете беседовать с Председателем, передали ему, что я переговорил с нашими друзьями в Агентстве национальной безопасности. Они также засекли КНЧ-передатчик — как мне представляется, это был ваш, — и еще один чуть раньше. Уже одно то, что некто готов был пойти на нешуточные расходы для строительства такого передатчика, говорит очень и очень о многом, как вы понимаете. А если к этому приплюсовать и то, что вам вместе с вашими коллегами удалось разузнать… но, к сожалению, прямых доказательств у нас нет.
Эрик уже раскрыл было рот, чтобы возразить.
— Знаю, знаю, вы действуете вопреки правилам Министерства юстиции, но все-таки существует такое понятие, как законность, и ей необходимо следовать, разоблачая группу Сэверенса. Я помог вам в вашей акции, назначенной на завтрашний день, таким образом, вы убедились, что и я воспринимаю эту угрозу всерьез, но уж если мы собрались представить движение респонсивистов монстрами, каковыми они и являются, мне необходимы неопровержимые факты, а не какие-то домыслы. Вы меня понимаете?
— Конечно, мистер Оверхольт. Но и вы, согласитесь, должны понять, что без нас и без методов, какими мы действуем, миллионы людей будут выданы на растерзание вирусу, пока мы будем бегать в поисках, как вы изволили выразиться, «законности» и «неопровержимых фактов».
Эрик ни за что бы не подумал, что сможет вот так четко и без обиняков выложить все этому ветерану ЦРУ.
Лэнгстон хохотнул:
— Теперь я понимаю, почему Хуан вас нанял. В вас есть решимость и ум. Передайте Хуану, что здесь идет работа, которая поможет разнести в куски передатчик Сэверенса.
Они приостановились у входа в ангар, потому что снаружи на ветру не очень-то разговоришься.
— Я так и не в курсе, кому принадлежит эта сумасбродная идея воспользоваться русским реликтом «холодной войны», который Советы в свое время просто бросили в космосе.
— Мне, — ответил Эрик. — Я был уверен, что Хуан отклонит мою первоначальную идею уговорить вас снабдить нас ядерной бомбой.
Эрик заметил, как побледнел Оверхольт.
— Совершенно справедливо.
— Необходимо было найти какую-то альтернативу, и когда Иван Кериков упоминал о «Сталинском кулаке», я изучил вопрос и выяснил, что нам это подходит как нельзя лучше.
— Вы знаете, что это Кабрильо организовал диверсию на спутнике, верно?
— Да, он вскользь упоминал об этом.
— Насколько я его знаю, Кабрильо рассказал вам не все. Хуан семь месяцев провел за железным занавесом, под именем некоего Юрия Маркова, техника в Байконуре. И столь длительное пребывание в этой роли, и вечный страх, что тебя раскроют, — все это наложило на него определенный отпечаток. Когда он вернулся, то, по общепринятой практике, был подвергнут соответствующему обследованию в целях определения его дальнейшей пригодности к работе. И я видел заключение врача. Оно уложилось всего в одну строчку: «Самый спокойный пациент, с которым мне когда-либо приходилось встречаться». Лучше, как говорится, не скажешь.
— Вопрос из чистого любопытства: что произошло с настоящим Марковым? Хуан не имел к этому…
— То есть не убил ли он Маркова? Боже упаси, нет, конечно. Мы вывезли Маркова в награду за то, что он первым сообщил нам об орбитальном баллистическом снаряде. В последний раз я слышал о том, что он работает на космическое подразделение «Боинга». Но я знаю и другое: будь у Хуана приказ ликвидировать Маркова, он ни минуты не колебался бы. Это человек строгих правил, самых строгих из всех, какие я знал.
Цель оправдывает средства — вот девиз Кабрильо и ему подобных. Я понимаю, в нынешнем политкорректном мире такие убеждения бесят очень многих, но тем, что они живут в условиях свободы, они обязаны именно Хуану и ему подобным. Муки совести им неведомы. А вот Хуан понимает, что к чему. А они испытывают чувство совершенно неоправданного морального превосходства, не понимая того, чего все это стоит. А вы попробуйте бросьте эдакого защитника животных в клетку с голодными и разъяренными хищниками! И он никуда не денется — перестреляет их всех, чтобы самому выжить. Да, ему будет тяжело на сердце, его будут мучить угрызения совести, но думаете, он будет сожалеть о содеянном? Как бы не так! Потому что выбор невелик — либо ты, либо тебя. Именно к этому и идет наш мир, и, боюсь, люди пока что боятся принять это за непреложную истину.
— Увы, их принятие — не показатель для сил, ополчившихся на нас, — сказал Эрик.
Оверхольт протянул ему на прощание руку.
— Именно поэтому наша работа так трудна. Когда я воевал, мы все понимали, где черное, а где белое. С тех пор кто-то убедил нас, что существует еще и серое. Вот что я хочу сказать тебе, сынок: нет и не может быть серого, и неважно, о чем речь.
Оверхольт выпустил руку Эрика.
— Было приятно с вами познакомиться, мистер Стоун. Удачи вам завтра, и да поможет вам Бог.