Коган посветил фонариком девушке в глаза.
— Зрачки одинаковые, на свет реагируют хорошо.
Теперь нужно было проверить работу легких.
— Вдохни поглубже, пожалуйста, Кристен.
Коган приложил стетоскоп к груди пациентки. Девушка морщилась от боли при каждом вздохе. Но хрипов слышно не было.
— В легких чисто, работают нормально, — сказал он реанимационной бригаде и повернулся к Кристен: — Дышать больно?
Ей тяжело было говорить, и Коган предложил просто сжимать его руку. Это же нетрудно, правда?
«Да, нетрудно».
Коган начал исследовать грудную клетку. Кожа у Кристен была горячая и влажная от пота, на лбу выступила испарина. Врач осторожно нажимал на каждое ребро. Внезапно девушка закричала, впившись ногтями в ладонь Когана. Он сразу же перестал давить.
— Все, все, прости.
Коган легонько дотронулся до левой части живота. Девушка застонала, закрыла глаза и сказала:
— Не надо!
— Боли в левой верхней части брюшины, возможно, перелом нижних ребер, — сообщил реаниматологам Коган.
Синтия, радиолог, вернулась с готовыми снимками.
— Спасибо большое! — Коган взял пленки. — Кристен! — позвал он.
Девушка открыла глаза.
— Ты молодчина! Я сейчас уйду ненадолго, нам с доктором Кимом надо посмотреть, что там у тебя внутри творится, а Пэм останется с тобой. Она о тебе позаботится. Мы скоро вернемся.
Коган еще раз проверил давление и пульс. Без изменений. Он перешел на другой конец комнаты, где доктор Ким уже рассматривал снимки грудной клетки Кристен. В первую очередь их интересовали легкие. Белое — это воздух. Черное — пустота, неработающее легкое.
На снимке легкие были белыми.
— Пневмоторакса нет, — сказал Ким. Коган и сам видел, что легкие не схлопнулись. — Зато есть трещины в ребрах. Слева, с девятого по одиннадцатое ребро. Вот поэтому ей и дышать трудно.
Трещина в ребре — штука ужасно болезненная. Она способна превратить взрослого мужика в ревущего младенца.
— Похоже, нашли, — сказал Ким, разглядывая снимки шеи и таза. — Шейные позвонки целы, кости таза — тоже.
— Доктор, — с тревогой в голосе окликнула Когана старшая сестра, — у нее давление падает. И тахикардия нарастает.
Обернувшись, хирурги дружно уставились на мониторы. Систолическое давление 80. Пульс 170. Гемоглобин 12.
Киму стало не по себе. Он глянул на Когана. Обоим пришла в голову одна и та же мысль.
— Ну что, я промою?
— Нет, лучше я сам.
Коган вернулся к столу и потребовал инструменты для промывания брюшной полости.
— Быстренько! — Говорил Коган по-прежнему спокойно, но вся бригада немедленно перешла на авральный режим. Все знали его манеру. Коган спешил только тогда, когда того и вправду требовали обстоятельства. Не то что некоторые.
«Промывкой» они называли перитонеальный лаваж. В брюшную полость впрыскивали физраствор, а потом откачивали. Если в откачанном физрастворе обнаруживалась кровь, значит, у больного внутреннее кровотечение. Коган сделал в области пупка надрез и вставил в него тонкую трубочку. Затем подсоединил трубочку к шприцу с физраствором, затем, надавив на поршень, медленно ввел жидкость в брюшную полость и снова выкачал обратно.
Жидкость в шприце была ярко-алой.
— Сильное кровотечение. — Коган передал шприц медсестре и добавил: — Ну что ж, дамы и господа, похоже на разрыв селезенки. Давайте сюда кровь для переливания, шесть доз, физраствору побольше, и бегом в операционную.
Вся бригада засуетилась вокруг больной. Нужно было переложить девушку на каталку и не забыть флаконы для капельницы.
— Кристен, — сказал пациентке Коган, — ты молодчина. С тобой все будет хорошо. Но нам нужно перевезти тебя наверх. Там мы сможем разглядеть то, что у тебя внутри, поближе. Если понадобится. Где твои родители? Нам нужно их согласие на операцию. Им можно позвонить?
Коган знал, что девушка не в силах ему ответить. Но он обязан был хотя бы попытаться найти родителей несовершеннолетней больной и получить их согласие на операционное вмешательство.
Кристен не поняла, чего от нее хотят, и закрыла глаза.
— Так, ладно, поехали, — громко скомандовала сестра Вексфорд. — Доктор Ким, вы спереди или сзади?
Доктор Ким взялся за каталку, Пэм подталкивала ее сзади. Все, на этом работа бригады была окончена. Теперь девушка официально поступала в распоряжение доктора Когана.
31 марта 2007 года, 16.25
Инспектору Хэнку Мэддену ужасно жарко. Он стоит на самом солнцепеке перед скамейками для болельщиков и утирает пот со лба. Сегодня суббота. Вот пекло, и это в марте! Башка прямо раскалывается от боли. Это все из-за жары и из-за того, что на поле траву покосили. У инспектора аллергия на этой неделе совсем разыгралась, но он все равно не уходит. Еще бы. Ведь на поле подает его сын, ученик только что отремонтированной средней школы Ля-Энтрада в Менло-парке. Там, на поле, идет первый матч младшей лиги округа.
Мальчишка с битой встает на свое место. А походка-то какая! Небось думает, что он Берри Бондс. Ага, и такой же нахальный. Мэдден ухмыляется. Ничего, вон выходит его сын. Встает в позицию, прямо как Грег Меддакс. Его сын, Генри. Друзья зовут его Чико, потому что у его матери есть испанские корни. Парню нравится Меддакс, уж это-то инспектор знает. Двенадцать лет. Знает назубок счет любого матча за всю историю бейсбола. И карточки всех игроков у него есть. Бросает он отлично. Двигается что надо. Боец.
Арбитр поднимает руку. Питчер готовится подавать.
Как Мэдден любит эти мгновения! Виду не показывает, но наслаждается каждым движением. Какая мощь в этом броске! Мэдден улыбается после каждого иннинга. Улыбается, когда к нему подходят другие родители и хвалят его сына. И все же, как правило, он просто молча наблюдает за игрой, сунув руки в карманы, и старается сохранять непроницаемое выражение лица. Ему около шестидесяти. Худощавый. Маленькая голова, редеющие седые волосы, которые он аккуратно зачесывает назад. Аккуратные усики.
Много лет назад, мальчишкой, он вот так же стоял у скамеек болельщиков. А сам играть не мог. До сих пор тяжело об этом вспоминать. Полиомиелит. Теперь одна нога у него короче другой и стопа совсем не слушается. В школе его все дразнили Хромоногом.
Он четырнадцать лет вкалывал, пока не дослужился до инспектора сыскной полиции. Всего четырнадцать, как он любит говорить. Нет, он не озлобился за эти годы. Наоборот, трудности его закалили. Он лучше подготовлен и знает куда больше, чем любой из его сослуживцев. И первым делом Мэдден постарался привить сыну свое отношение к работе.