«Интересно, — часто думал Коган, — стал бы я мириться с ее поведением, будь она посимпатичнее?» Высокая, стройная, с большими зелеными глазами и нежной кожей — нет, уродиной ее назвать было нельзя. Но в нерабочее время одевалась Беклер подчеркнуто асексуально, напяливая на себя какое-то почти мужское барахло. Чем дольше она общалась с другими хирургами — практически все они были мужчинами, — тем более мужским становилось ее поведение и манера говорить. Однако в душе она по-прежнему считала себя женщиной и яростно отстаивала свои феминистические убеждения. И потому Когана, выпускника Гарварда и приверженца старомодных взглядов на отношения полов, она считала воплощением вселенского зла.
Разумеется, он с этой оценкой согласиться был не готов.
— А что происходит? — спросил Коган.
— Твою мать! — Беклер его вопрос просто проигнорировала. — Да посвети же ты сюда! Ты точно уверен, что ей его не удаляли?
— Доктор, я сам проверял, — ответил анестезиолог. — В карте об этом ни слова.
— Так проверь еще раз! Тут же кругом швы! Хрень какая-то.
Коган взял у анестезиолога карту. Понятно, чего Беклер так бесится. У пациентки на пузе уже четыре шрама от предыдущих операций. Два после кесарева, один после удаления аппендикса. Происхождение последнего было туманным.
— И что не так, Энн?
— Дай карту, я сама посмотрю.
Коган протянул ей бумаги:
— Здесь ни слова об удалении желчного пузыря.
— Бля.
— Она что, пузырь найти не может? — шепнул Коган медсестре.
— Ага.
— Энн, взяла бы ты лапароскоп.
— Если бы Розенбаум не был таким задохликом, никакая камера бы не понадобилась.
— И что теперь? Розенбаум задохлик, а я тебе помогать не собираюсь. Бери лапароскоп.
Беклер злобно глянула на него, потом на остальных, тех, что ждали ее решения. Другого выхода не было, и она это уже поняла.
С виду лапароскоп похож на железную трубочку. С его помощью можно свести операционное вмешательство к минимуму. В брюшной полости проделываются четыре дырочки. В одну просовывают камеру лапароскопа, в остальные три — хирургические инструменты. Хирург проводит операцию, глядя на экран телевизора, и, чисто теоретически, больного можно выписывать через два дня после операции, а не через пять, как обычно.
— Левее, — скомандовала Беклер.
Все посмотрели на экран. Розенбаум водил камерой в области под печенью, там, где полагалось быть желчному пузырю. Он трижды прошелся взад-вперед. Коган не видел пузыря. Но если карта говорит, что должен быть пузырь, значит, он на месте. Наконец Коган его увидел и ткнул пальцем в экран:
— Вот он.
— Где? — спросила Беклер.
— На стенке печени.
Розенбаум подвел камеру поближе к тому месту, на которое указывал Коган, приподнял лапароскопом печень и немного сдвинул ее в сторону. И действительно, пузырь обнаружился. К стенке печени прилепилась коричневая масса жутковатого вида.
— Вот это да! Офигеть! Он прям приклеился! — сказал Розенбаум.
— Дрянь какая, — прошипела Беклер.
Улыбки Когана под маской никто не заметил, но глаза его светились от удовольствия.
— Ну вот и ладушки, а мне пора на боковую. Благодарю за прекрасно проведенный вечер. Энн, ты, как всегда, обворожительна. Всем доброй ночи.
— Доброй ночи, Тед, — отозвалась медсестра.
— Доброй ночи, Энн.
Беклер не ответила, лишь велела:
— Келли, давай зажим.
Коган подумал, не пожелать ли Беклер доброй ночи еще раз, но решил, что не стоит. Хватит с него на сегодня развлечений. Да и Беклер его игры явно не доставляли удовольствия.
31 марта 2007 года, 16.30
Дом находится совсем рядом с Мидлфилд-роуд, в районе, который называется Старые Дубы. В этих Дубах даже шлагбаум на въезде. Рядом Менло-парк и школа Менло-Атертон. Мэддену это место знакомо. Святой землей его, конечно, не назовешь. В девяностых местная семинария продала двадцать два акра пустошей застройщикам за двадцать два миллиона долларов, чтобы избежать разорения. И разумеется, семинарию местные жители тут же обвинили в том, что они продали душу дьяволу.
Менло-парк расположен точнехонько посередине между Сан-Франциско и Сан-Хосе. В 60-е и 70-е этот пригород рос довольно медленно, поскольку жители бдительно охраняли свое право на чудесный вид из окна и возможность не толкаться в пробках. Однако с появлением Кремниевой долины и расцветом Интернета в регион влили много денег и писали о нем не переставая, так что темпы роста быстро изменились. Цены на землю взлетели до небес. Купить немногочисленные свободные участки в поселке застройщики не смогли, и скромный район Менло-парк, зажатый между старым районом Атертон с севера и ультралевым университетским кампусом Пало-Альто с юга, приобрел черты обоих соседей. Наверное, поэтому, думает Мэдден, жители поселка Старые Дубы — приземленные снобы. Все из-за географического положения.
Подъезжая к нужному дому, Мэдден замечает стайку ребятишек в конце улицы. На них шлемы и наколенники для игры в хоккей на траве, но что-то их, по всей видимости, отвлекло, потому что на воротах никто не стоит.
Мэдден опускает окно:
— Здорово! Что случилось?
Они щурятся, с любопытством разглядывая его.
— Там тетка кричала, — отвечает пацан в дорогой серебристо-зеленой толстовке бейсбольной команды Сан-Хосе, точной копии взрослой формы. Парень выше остальных, но и ему не больше одиннадцати.
— По-моему, это миссис Кройтер, — говорит другой, он в майке команды Феникса.
— Они, наверное, выясняют отношения, — добавляет вратарь, крепенький коротышка, каким и положено быть вратарю.
Мэдден улыбается. Парень нахватался взрослых слов. Дочке Мэддена десять, и она тоже иногда повторяет за папой кое-какие выражения. Мэддена это всегда смешит, даже если слова для десятилетней барышни и неподходящие.
— А вы тоже из полиции? — Мальчишка кивает на вполне гражданскую машину Пасторини, припаркованную перед домом: — Они чего, подкрепление вызвали?
Мэдден не отвечает.
— Слушайте, ребята, вы Тимми Гордона не знаете случайно? — спрашивает он, и мальчишки качают головами. — Ну так вот, чтоб вы знали, Тимми было как раз лет десять, когда его сбила машина в трех кварталах отсюда. Ему ногу пришлось отрезать. Так что давайте-ка валите с дороги в парк.
Он надеется их напугать как следует, но дети смотрят на него как на придурка. Мэдден знает, что они думают: «Это закрытый поселок, на въезде шлагбаум, улица не центральная, тут тупик, кто ж будет тут гонять средь бела дня?»