— Мы довольно долго обсуждали этот ваш рейтинг популярности, — ответил сестре Джим. — Кто там на каком месте и почему. Говорят, ты на девяносто седьмом месте, а Кристен на девяносто втором.
— Ага, прикинь! Вот подлость-то! Я даже в первые пятьдесят не вошла.
После третьего раунда они решили, что вечер удался, и Джим проводил Кристен до ее машины. Вернее, это была машина ее мамы. Кристен рассказала, что со времен аварии, в которой бесславно погибла ее «джетта», тачка ей больше не светит. Папан обещал посмотреть на ее поведение. Их глаза встретились, и Джим понял, что она вспоминает тот вечер. Но ни один из них не сказал на эту тему ни слова.
— Ты ее поцеловал? — спросила его Керри.
— Нет.
Он попробовал.
— Спокойной ночи! — Джим потянулся вперед, но не прямо к ее губам. В последнюю секунду то ли он сменил направление, то ли она уклонилась, но он поцеловал ее только в краешек губ.
— Точно? — переспросила Керри.
— Да. А что она сказала?
— Сказала, ты поцеловал ее на прощанье.
— В губы?
— Ага.
Джим засмеялся. Свою сестру он знал отлично. Она блефовала, пытаясь выдавить из него информацию.
— Да ладно тебе! Она хорошая девочка. Кристен не станет рассказывать никому, что я ее поцеловал.
Керри печально вздохнула:
— Ну расскажи!
— Да нечего рассказывать! Мы сходили в кино. Поиграли в шаффлборд. Чего ты еще хочешь?
— Але! Мне нужны грязные подробности.
— Хватит, Керри! У меня нет настроения. Это детский сад!
— С ума сойти, какие мы нежные.
* * *
Джим не мог точно вспомнить, сколько времени прошло с того вечера до момента, когда он впервые услышал про дневник, но, наверное, около месяца. В ту субботу, за несколько часов до того, как Кристен покончила жизнь самоубийством, ему позвонила Керри:
— Ты уже слышал?
— Что именно? — сонно пробормотал он.
— Мама Кристен нашла ее дневник.
— И чего?
— Просыпайся давай! Там были всякие подробности про секс.
Джима так и подбросило. Вот теперь он и правда проснулся.
— Про секс? Какие подробности?
Керри молчала. Джим начал терять терпение. Он знал, что она специально тянет — ради достижения необходимого эффекта. Наконец он не выдержал:
— Керри! Хватит дурака валять! Какие подробности?
— Про ту ночь, когда она назюзюкалась в общаге…
Джим совсем напрягся.
— Ну, — едва дыша переспросил он, — и чего про ту ночь?
— Она занималась сексом.
— Она прямо так и написала?
— Ага. Помнишь того врача, к которому мы ее возили? Ну вот, он ее трахнул.
Желудок Джима скрутило узлом.
— Что?
— Ну да. Она с ним потеряла невинность. Кристен мне сразу все рассказала. Только я поклялась молчать. А теперь все узнают. Родители у нее совсем с катушек слетели — хотят его засудить.
У Джима все кружилось перед глазами. На секунду ему показалось, что он сейчас потеряет сознание.
— И кто про это знает?
— А черт их разберет. Родители. Полиция. По-моему, их уже вызвали.
— Что? — Джим перевернулся на бок и посмотрел на часы. — И когда они будут?
— Не знаю. А что?
— Да нет, ничего.
— Джим, ты чего-то совсем не в форме. Папа же велел тебе завязывать квасить.
— Я вчера не пил.
— Джим!
— Не пил. Честное слово!
Хотя вот сейчас выпить точно бы не помешало.
— Ты дома? — спросил он сестру.
— Да, а что?
— А полиция с тобой тоже будет разговаривать?
— Не знаю. Наверное.
— Никуда не уходи. Я сейчас приеду.
— Если они придут, я им правду скажу. Слышишь, Джим? Я не буду ради нее врать. Я ей так и сказала.
— Мне бы хотелось сначала понять, что именно ты считаешь правдой.
* * *
Джим и Кристен никогда не обсуждали случившегося в доме доктора. В подробностях уж точно нет. Но по некоторым ее замечаниям Джим понял, что Кристен влюблена в Когана. Она рассказала про музыку, которую Коган ставил в операционной, когда работал. И про то, что она записала для него диск. Джим даже заревновал. Ему не хотелось говорить про этого врача, но Кристен постоянно про него вспоминала. Как-то раз они встретились, и она была чем-то очень расстроена. Джим спросил, в чем дело, и она сказала, что случайно столкнулась с Коганом в магазине и он с ней очень холодно разговаривал.
— Ты что, преследуешь его? — пошутил Джим, который совершенно не понимал, почему Кристен переживает по такому дурацкому поводу.
Она сердито посмотрела на Джима. Всякий раз, как он высказывался неодобрительно в адрес этого хирурга, Кристен мрачнела и яростно сверкала глазами.
И все-таки Джим просто должен был задать ей кое-какие вопросы. Он ничего не мог с собой поделать. Только подумает, а вопрос уже сам изо рта выскакивает. Влюблена она в него? Влюблена, конечно, он это точно знал. И на тебе, вроде он про себя говорил, а сам уже произносит:
— Он тебе нравится, да?
— Доктор Коган? Как человек — да, нравится. Он обаятельный. И всегда главный. Без всяких усилий. Рядом с ним спокойно.
— Я понял. Но ты ведь хочешь…
— Чего я хочу?
— Ладно, забей.
Как-то раз Кристен рассказала ему, что ведет дневник. И Джим сразу подумал: интересно, что она про меня там понаписала? И тут вдруг — бах! — спрашивает вслух:
— А ты про меня там что-нибудь написала?
— Ясен пень.
— Хорошее?
— В смысле?
— Ну, ты про меня хорошее написала?
Кристен улыбнулась:
— Я о многих пишу не очень хорошее. И постоянно жалуюсь.
— Ты поэтому дневник завела? Чтобы было куда пар выпускать?
— А фиг его знает, зачем я его завела.
Они сидели в «Старбаксе» и пили китайский чай. Кристен смотрела в стол и играла с бумажным пакетиком из-под сахара. Складывала из него малюсенький квадратик. А потом подняла голову и произнесла фразу, которую он уже никогда не забудет:
— Есть вещи, которыми хочется поделиться, рассказать и забыть. И есть вещи, которыми поделиться нельзя, но очень хочется помнить. Дневник помогает мне поделиться всем, чем хочется, и при этом никому не рассказывать.