— Тогда хотя бы название иное.
— Да хоть КГБ.
— Прости, государь?
— Ну, название такое — КГБ.
— Чудное какое‑то. Это на каком языке‑то?
Ушаков имел ввиду то, что при Петре Великом было принято брать названия из разных языков. Та же «канцелярия» происходит от латинского «кацеляриус», что в переводе означает «письмоводитель». Однако Петра данный вопрос застал врасплох. Было явственное ощущение, что название более чем соответствует сути, а вот откуда оно взялось в его голове непонятно. В последнее время он частенько ловил себя на том, что в его обиходе появлялись странные словечки, истолковать которые он затруднялся, хотя и был уверен, что они к месту. Помолчав немного, он как‑то неуверенно произнес.
— Так, канцелярия государственной безопасности.
— Ишь ты. Канцелярия государственной безопасности. А ничего так, звучит. Правда тайная канцелярия одним своим названием жути наводила.
— От тебя зависеть будет. А то глядишь, как услышат это самое КГБ, так и обделываться станут.
— Может и станут. Но то дела будущие. Давай‑ка государь, к нынешним. Ты почто из Москвы подался‑то и здесь в глуши мне встречу назначил?
— Опасаюсь я, Андрей Иванович, что Долгорукие как поймут, что на них охота началась, так сразу действовать начнут. Мнится мне, что им проще, если кто иной на престоле окажется, пусть и неугодный, чем я останусь.
— От младости лет твоих те думки, государь.
— Так гвардия вся под ними.
— Нет у них ничего. В твоих руках такая бумага, что умысел на престол явный в ней виден. Да любой государь, воцарившись на престоле российском, и прознав об этом документе, сразу же казнил бы всех причастных. Это же умысел не против императора, а против самого престола. Такому спуску давать нельзя. Гвардейцы хоть трижды перекуплены будут, никогда не поддержат подобного. А ты думаешь отчего, имея такой тестамент, Долгоруковы да Голицыны не кинулись сразу Катерину на престол сажать? Наоборот, стали рядить с тем же Остерманом, Головкиным да владыкой Феофаном, кого на престол призывать? Да потому что, не весь разум еще растеряли и поняли, что ничего‑то у них не выйдет. Удивляюсь, отчего они уничтожали этот документ столь небрежно. Ну да, то их забота. И как ты государь, собирался действовать?
— Я Трубецкого, в Санкт–Петербург услал, на командование ингерманландским полком, дабы по прибытии иметь поддержку. Пока я полгода по богомольям буду ездить, он полк под себя полностью возьмет. А там и я в северную столицу приеду.
— Хитро. А ведь все думают, что в опале он у тебя. Да только лишнее все это. Ты уж не серчай, государь, но опять от младости лет это. Тебе следовало сразу к Миниху податься. Христофор Антонович далеко не дурак и понимает, что податься ему считай и некуда, а жизнь его отныне с Россией связана. Если верх возьмут Долгоруковы, то иноземцам не сладко тут придется. Так что, не сомневайся, жизнь за тебя положит.
— И как теперь быть?
— А так и быть. Тебе прямая дорога в Санкт–Петербург, а мне в Москву. Нужно будет хорошенько разворошить осиное гнездо. Только, допрежь, я Ваньку поспрошаю, да листы опросные составлю. Этот тестамент подложный при себе оставь и Ивана с собой уведешь. Я с моими людишками в столицу отправлюсь. Бог даст, найдем там и опору и поддержку. Те же Остерман и Головкин помогут, да и среди офицеров в гвардии знакомцы сыщутся. Сейчас же, садись государь поудобнее, будешь писать именной указ и не скупясь осыпать меня полномочиями. Да Остерману отпишешь письмецо отдельное. А еще, обращение к гвардии. Ты не переживай, государь, я все тебе надиктую, чтобы ты опять чего не напутал.
— Андрей Иванович, я ведь император российский, а ты меня все норовишь мальцом неразумным обозвать.
— Так ведь мудрость она с годами приходит, государь.
— Сам писать стану, — упрямо заявил Петр. — Коли надобность в том возникнет, посоветуюсь.
— Слушаюсь, государь.
По окончании составления бумаг, состоялся разговор с офицерами. Петр не таясь представил подложный документ, с которым позволил ознакомиться всем присутствующим от капитанов до прапорщиков. Разумеется здесь же присутствовал и владыка Феофан.
Последний воспринял известие с искренним и по настоящему праведным гневом. Присутствующим даже показалось, что еще малость и из уст, коим положено изливать только благочестивые речи, польется площадная брань. Однако, этого так и не произошло, а вот Петр едва не отправил за медикусом, потому как лицо Феофана так налилось кровью, что того и гляди, удар случится. Но обошлось.
Реакция владыки была объяснима. Сравнительно в недавнее время он был ярым сторонником самодержавной власти в России, всесторонне поддерживая в этом начинании Петра великого. Много сил и трудов было положено на то, чтобы добиться существующего сегодня положения дел. Ну и как должен был реагировать такой человек?
Глядя на реакцию владыки, Петр только обрадовался тому, что взял его с собой. Причем его при этом и уговаривать‑то особо не пришлось. И потом, ну какое богомолье без сопровождения священнослужителя. Сейчас же в его распоряжении был человек, не просто образованный и эрудированный, но способный грамотно читать проповеди и в нужной мере донести смысл происходящего до солдат.
Сам Петр не хотел обращаться к солдатам. С одной стороны, он молод и может не найти нужных слов, имея риск податься бушевавшим в нем эмоциям. С другой, куда правильнее когда об приближенные, а не сам император, которого по сути касался этот заговор.
Еще один положительный момент этой беседы состоял в том, что Измайлов и Глотов изъявили написать письма своим товарищам, которым можно было всецело довериться в предстоящих событиях. Эдакие рекомендательные письма. Ушаков решил не отказываться от дополнительной страховки. Четыре роты преображенцев и семеновцев, готовых действовать решительно, без промедлений и сомнений, дорогого стоят.
* * *
Снегопад закончился. Мороза практически нет. Безветрие. А потому деревья, лишенные листьев, окутались пушистым белым нарядом. Вот так взглянешь, и душа замирает. Красота неописуемая и всепоглощающая. Вспорхнет с ветвей какая птица, и тут же дерево окутывается белой взвесью от осыпавшегося снега. Со стороны на такое смотреть, залюбуешься. А вот оказаться под этим самым деревом…
Двое солдат, затрясли головами, что псы, отряхивающиеся после купания. Потом переломились в поясе, стараясь избавиться от холодного снега попавшего за шиворот и тут же начавшего таять, растекаясь холодными струйками по спине. Пусть нательные рубахи уже успели взмокнуть от пота, так как передвигаться по глубокому снегу та еще морока. Эта свежая струя приносит особые ощущения, которые ну никак не назовешь приятными.
Петр, стрельнул в них строгим взглядом. Как бы не шумнули, с дуру‑то. Но гвардейцам не впервой пребывать на охоте, а потому дело свое знают. Бранятся конечно, не без того, но делают это лишь одними губами, да жестами красноречивыми провожают вспорхнувшую сойку. Хотя, с другой стороны, вряд ли у них получится вспугнуть дичь. Она сегодня особенная.