Между тем схватка внутри усадьбы уже затихала. Из-за частокола не доносились выкрики и звон скрещивающихся клинков, а слышался лишь гул возбужденных человеческих голосов. В это время на дороге показалась вереница всадников, освещавших путь огромной боярской карете, запряженной шестеркой белых как снег коней, удивительными туманными призраками несущихся в темноте ночи в сполохах пламени факелов. Створки ворот широко распахнулись, и из них вышел Коробей в изодранном багряном плаще, помятом шеломе и с окровавленным мечом в руках. Казалось, что он несет на себе зарево пожара, охватившего усадьбу.
Коробей гордо шествовал навстречу подъезжающей карете. Поравнявшись с Разиком, он чуть повернул голову, посмотрел на десятника как на пустое место и, уже миновав его, бросил через плечо сквозь стиснутые зубы:
– Проспали, герои!
Карета остановилась невдалеке от ворот, один из спешившихся всадников почтительно распахнул дверцу, и из кареты медленно и тяжело, как образ из страшного сна, выбрался Малюта Скуратов. Коробей шагнул к нему, начал было докладывать, но Малюта остановил его жестом и повернулся к карете, из обширного чрева которой вышли трое закутанных в плащи незнакомцев явно иностранного обличья и тощий вертлявый малый, оказавшийся, как вскоре выяснилось, толмачом.
– Ну, докладывай, воевода! – грозным, не предвещавшим ничего хорошего тоном произнес Малюта, когда незнакомцы подошли и встали чуть сзади и сбоку от него.
Коробей, ничуть не смутившись и не растерявшись, с полным сознанием своей правоты и чувством выполненного долга произнес:
– Крупная шайка, предводительствуемая известным атаманом по прозвищу Чума, под покровом ночи напала на усадьбу боярина Задерея. Пройдя полверсты по ручью, они скрытно приблизились к частоколу и тайно проникли через мельницу во двор. Перерезав охрану из челяди боярской, злодеи ворвались в палаты да постройки надворные и побили поголовно всех в них находящихся до смерти. Затем стали они добычу собирать, в узлы увязывать и в сумы складывать. Так бы и ушли безнаказанно, да ввечеру незадолго до разбоя стража моя задержала человечка подозрительного и спровадила в приказ, где допрошен он был с пристрастием. Сознался человек тот под пыткой подноготной во многих злодеяниях, в том числе поведал, что ночью нынешней налет на усадьбу Задерея совершится. С нами в приказе стражницком Басманов-младший по службе присутствовал. Как услышал весть о налете, так сразу людей своих, государевых опричников, невдалеке в его тереме как всегда собранных, ко всем неожиданностям готовых, поднял и повел немедля тем же путем, по ручью, чтобы злодеев врасплох застать. Я тем временем стражников своих со всех концов собрал да на подмогу им вскачь по дороге кинулся. Самую малость опоздали мы! – с горечью закончил Коробей.
Дождавшись, когда толмач переведет слова Коробея закутанным в плащи, закрывавшим также и лица, тайным послам королевы английской, Малюта сурово спросил военачальника:
– Что ж вы, сукины дети, сразу вскачь кратчайшим путем не ринулись, чтобы разбой предотвратить, а обходы да облавы затеяли, погибель людей неповинных тем самым не предотвратили?
– Так подьячий наш, Якушка, допрос злодея пойманного чинивший, сказал нам с Басмановым, что невдалеке от усадьбы, коей разбой угрожал, застава тайная дружинников-поморов расположена. Дружинники эти, из ополчения боярского, в прошлом месяце в государеву службу вызванные, чтобы подмогу против разбоев неслыханных оказывать, уже не раз отличались усердием своим. Мы и думать не могли, что они налетчиков проспят-проворонят! – с этими словами Коробей повернулся и широким жестом указал на стоявшего за ним Разика.
Такого кошмарного чувства отчаяния, стыда и унижения Разик не испытывал за всю свою жизнь. К его чести надо сказать, что он переживал не за свою загубленную безвозвратно карьеру командира, а за безоружных и беззащитных людей, гибели которых ему, прекрасно вооруженному и сильному бойцу, не удалось предотвратить. В глазах у Разика потемнело, сердце сорвалось куда-то в холодную и темную глубину. Только многолетняя тренировка, готовившая леших к всевозможным внезапностям, помогла ему справиться с секундной слабостью. Он сделал шаг по направлению к Малюте, остановился и отдал честь.
– О! Откуда этот парень, одетый почти как европеец и использующий английские военно-морские приветствия? – не смог сдержать удивления старший из послов, обращаясь одновременно и к Малюте, и к толмачу.
– Морская пехота лорда Ропши, сэр, – ответил Разик, не дожидаясь перевода. – Сопровождаем торговые суда лорда, ходящие по северным морям в европейские страны.
– И даже эти бравые вояки не смогли предотвратить кровавого разбоя? – обратился посол к Малюте.
– Разбойники российские по коварству и отчаянности далеко превосходят иноземных собратьев своих по ремеслу, чему вы свидетелями и стали, – ответил Малюта через толмача. – Вот и боремся с ними всем миром: и стража городская, и дружина ближайших соратников государевых, опричниками именуемых, и ополчение боярское даже из дальних краев на подмогу приходится вызывать. А Европа на нас все сетует: дескать, казни кровавые, жестокости неслыханные на Руси происходят. А как тут иначе воровство-то пресечь? Вот, пойдемте в усадьбу, сами своими глазами убедитесь, что там душегубы натворить успели, пока их опричники да стражники не пресекли.
Сопровождаемый Коробеем и иноземцами, Малюта тяжелой походкой, с опущенной головой, прошествовал в ворота. Разик, приказав бойцам построиться за частоколом и ждать, не вступая ни с кем в словесные перепалки, пошел вслед за ними. Он двигался и действовал автоматически, ощущая в душе странную звенящую пустоту.
Усадьба являла собой картину ужасающего разгрома. Пожар, оказавшийся небольшим (загорелась только одна надворная постройка), был уже почти потушен опричниками и стражниками. На дворе и в палатах лежало множество трупов. Челядинцы и семейство боярина, застигнутые ночью врасплох, были в исподнем. На белом льне или сероватой дерюге кровавые пятна от многочисленных ран выглядели особенно ярко и страшно. Люди были буквально изрезаны, на каждом трупе насчитывалось по несколько ранений. На многих женщинах одежда была разорвана, видно, над ними издевались, прежде чем убить. Трупы разбойников, легко отличимые от их жертв по одежде, имели, как правило, по одной колотой или резаной ране. Разик отметил, что многие налетчики были убиты в спину, что соответствовало докладу Коробея о скрытной и неожиданной атаке опричников через ручей и мельницу.
Когда гости, потрясенные зрелищем беспощадной резни, обошли палаты и некоторые постройки, их отвели в самый угол двора, к ручью, где возле роковой для обитателей усадьбы мельницы находилась многочисленная группа опричников и стражников, окружавших тело одного из разбойников, по-видимому, главаря шайки. Рядом, уже накрытые холстами, лежали пятеро погибших в схватке опричников. В стражнике, еще сжимавшем в руке огромную саблю, стоявшем ближе всех к телу атамана, Разик узнал Степана.
Чума, пораженный в грудь, лежал на спине с прижатыми к ране руками. На его лице застыла гримаса боли и недоумения. Губы разбойника были приоткрыты, словно он пытался еще что-то сказать окружающим.