Ольгерд смотрел на это чудо во все глаза. Поначалу он совершенно не понимал происходящего. Кровь шумела в жилах так, что даже треск хлопушек и вопли, доносящиеся из пивной, он слышал словно бы сквозь вату.
А потом он вдруг понял.
И протянул к ней руки.
Марион ошеломленно улыбнулась и побежала – побежала со всех ног! – да так и вбежала в эти долгожданные, в эти жаждущие объятия, и Ольгерд обхватил ее и склонился над ее макушкой.
– Я как в домике, – сообщила она, вертясь в кольце его рук.
Расстреляв последнюю хлопушку, человек на крыше взмахнул полами пальто и медленно слетел на мостовую. Он слегка присел, приземляясь, затем выпрямился и из-под сползающей на нос шляпы закричал:
– Эй, Огнедумка! Вот и я! Куда же ты удираешь?
Пронзительный голос Косорукого Кукольника (а это, конечно, был он) словно сдул Огнедума с площади. Энвольтатор бросился к ближайшему переулку, нырнул в подворотню и сгинул. Косорукий Кукольник досадливо плюнул ему вслед, а затем швырнул свою шляпу в воздух и повернулся к королю и Марион.
Но ничего сказать (или, может быть, свистнуть) он не успел. Марион с визгом повисла у него на шее, быстро целуя его щеку и ухо.
– Это еще что? – отбивался Косорукий Кукольник, отлепляя от своей шеи ее крепкие пальцы. – Прекрати! Отстань от меня, маленькая жаба!
Марион наконец выпустила его, вся красная.
– Ну и ненавидьте себе, пожалуйста! – казала она с вызовом. – Все равно, вы – милый и самый лучший! Вас хотела видеть фея Изола, кстати.
– «Кстати»! – фыркнул Косорукий Кукольник. – Феи всегда некстати!
Ольгерд подошел ближе и обнял Марион за талию. Его поражало, какой живой и теплой она была. А Марион сильно замахала остальным, крича:
– Он расколдовался! Бегите сюда!
И Людвиг с Гиацинтой помчались, держась за руки и подпрыгивая на бегу. Шелковый белый подол так и взлетал при каждом прыжке, так и развевался!
Подбежав, Людвиг выпустил руку невесты. Он тяжело дышал, глаза его блестели. Остановившись перед своим королем, Людвиг опустился на колено и склонил голову. Король тотчас наклонился и поднял его.
– О мой Людвиг! – молвил он растроганно. И прошептал сенешалю в самое ухо: – А у твоей невесты очень красивые ноги.
У Людвига потекли счастливые слезы. Он молча помотал головой, не зная, что и сказать, а потом чуть отстранился и снова взял Гиацинту за руку.
– Моя невеста, ваше величество, – представил он. – Гиацинта Гуннарсдоттир, дочь Кровавого Барона.
Гиацинта сперва чуть растерялась, а затем присела в очень низком реверансе.
– Вы очаровательны, сударыня, – произнес король. – Герцог Айзенвинтер – счастливец.
Не вставая, Гиацинта пролепетала снизу несколько невнятных слов о своем происхождении и о том, что ей хорошо понятны обязанности знатной дамы, после чего Людвиг ласково потянул ее за руку и отвел в сторону.
«Я была ужасна?» – шептала она сенешалю, а он в ответ только целовал ее глаза и губы.
Следующими приблизились к королю Штранден и лесная маркитантка.
– Позвольте также представить вам, ваше величество, – заговорил Людвиг, не выпуская Гиацинту из объятий, – Освальда фон Штрандена, философа, естествоиспытателя и ученого; с невестой.
Штранден и Мэгг Морриган переглянулись и низко поклонились королю.
– Могу ли я спросить о теме ваших философских изысканий? – обратился король к Штрандену.
– Теория и практика счастья, ваше величество, – отозвался тот.
– Надеюсь, вы найдете себе место при моем дворе, – любезно проговорил король. – У нас превосходная библиотека! – И тут он вздохнул полной грудью и, не выдерживая больше, закричал: – Ох, как же я счастлив, до чего же я счастлив, друзья мои!
Гловач сорвал с плеча лютню, наиграл несколько тактов плясовой, после чего, подпрыгнув и сделав в воздухе странное па, приземлился у ног короля и воздел лютню над головой.
– Лютнист Гловач, ваше величество! – закричал он. – Мы все тоже счастливы, ваше величество!
Он оглянулся на пана Борживоя. Старый толстый рыцарь медленно приблизился к Ольгерду и торжественно протянул ему свою саблю.
– Борживой из Сливиц, ваше королевское величество, – произнес он. – Я прошу вас и умоляю отныне считать меня своим человеком!
Король с радостью облобызал его и спросил:
– Любите ли вы турниры, любезный мой рыцарь?
– Больше всего на свете, – отдуваясь, произнес пан Борживой.
– А где мой спаситель? – спросил вдруг Ольгерд, озираясь по сторонам с улыбкой. – Где малютка-недомер, который так отважно стукнул Огнедума по носу?
– Он здесь, – отозвался брат Дубрава, выпуская эльфика из рукава.
Кандела подлетел к его величеству и уселся ему на руку.
– О прекрасный король! – заверещал он, разворачивая крылышки так, чтобы солнце играло на их разноцветных чешуйках. – Я слышал от добрых людей, что твой двор – приют всего изящного, и моя мечта – стать украшением твоего двора!
– Да будет так, – сказал король.
– И ты построишь для меня оранжерею? – жадно спросил Кандела. Он переместился по королевской руке поближе к королевскому уху и заговорил, торопясь: – Я хочу, чтоб побольше роз и азалий, ну там пара эдельвейсов – и никаких пчел! я их боюсь! – и чтобы два раза в день приходили красавцы и красавицы играть на лютне и арфе… И чтоб пели… Да, и еще клавикорды. На них чтоб тоже играли.
– Для тебя, мой любезный малютка, я все это сделаю, – обещал король.
Кандела всхлипнул с чувством. Брат Дубрава забрал его.
– С возвращением, король Ольгерд! – сказал брат Дубрава.
Король улыбнулся и ему.
Подошел Зимородок. Поклонился неловко и хмуро. Марион вдруг ужасно расстроилась из-за него.
– Это Зимородок! – заговорила она, обращаясь к королю. – Он самый умелый, самый смелый следопыт! Без него мы бы вообще все погибли.
Зимородок посмотрел на Марион неприязненно, как на чужую. Она громко разрыдалась. Не зная, как быть, Зимородок осторожно погладил будущую королеву по волосам. Ольгерд следил за ним настороженно.
– Ну что ты, Марион… – сказал Зимородок. – Все так хорошо получилось…
Марион безутешно замотала головой.
– А ты? – всхлипнула она. – А тебе нехорошо! Ты ведь хочешь удрать, да? Потихоньку? Уйти в леса и чтоб тебя там заели волки?
– Какая разница, – сказал Зимородок. – К жениху-то я тебя доставил, как уговаривались, а дальше – уж не твое дело…
– А я хочу, чтоб все были счастливы! Я хочу! – плакала Марион.
– Я счастлив, – заявил Зимородок, глядя вбок.