Оденпа почти тотчас повис на Гийане и, умоляя о чем-то, потащил в рабочую комнату, туда, где стоял компьютер.
Один из одноклассников явился с женой. Он обзавелся семьей сразу же после окончания школы и всегда ходил с супругой, так что в конце концов эта молодая женщина тоже стала восприниматься как одна из их класса.
Сразу отовсюду, изливаясь из стен, текла музыка – сперва для созерцания и размышления, затем более веселая, сопутствующая хорошей трапезе, а после – разудалая, для танцев. Риха Рабода, строгий учитель, некогда не одобрявший модных мелодий, под которые плясали его ученики в год окончания школы, сейчас нарочно заполнил свой дом тем самым танцулечным бряканьем, что десять лет назад считал отвратительным и недостойным изысканного человека.
– То, что звучало пошло десять лет назад, в наше время – верх утонченности, – объяснил он Оале Найу, когда та, смеясь, повернула к нему блестящее, подкрашенное розовой пудрой лицо.
Но, разумеется, истинная цель учителя была в другом. Запахи и популярная музыка – ничто другое не способно так вернуть человека в прошлое. Музыка-однодневка, музыка, живущая только один сезон и умирающая вместе с выпускным балом очередного класса – несмываемая маркерная отметка времени.
И они послушно вернулись в тот год, припоминая, кто в кого был влюблен и кто тайно плакал, сминая цветы и ломая высушенные крылья бабочек на своих праздничных одеждах.
– Боже! – смеялся Иза Таган. – А мне-то что делать? Я в тот вечер страшно напился и заснул в кустах.
Гийан тотчас вскочил, взметнув рукавами в воздухе – точно два разноцветных потока листьев пустил в столбы теплого воздуха, – и подал ему узенький кувшинчик, откуда сладко и заманчиво тянуло вином.
– Напейся! Напейся, Таган! – сказал он.
И Таган взял кувшинчик так осторожно, словно боялся передавить ему горло.
«Странно, – думал он, – были ведь у меня в классе друзья, и они казались самыми близкими, но теперь их нет, а остались только те, с кем и не дружил-то особо… Разве что Оале Найу. Но даже ее я как следует раньше не знал. Самые неожиданные незнакомцы – одноклассники. Считаешь, что изведал их вдоль и поперек, а на самом деле все эти годы ты изучал только одного себя, а про них как ничего не знал, так ничего и не знаешь. Кто этот Оденпа? Что я могу рассказать о Гийане? О других? Нет, Гийан прав, мне лучше напиться, как я сделал в тот вечер…»
И он осторожно влил себе в горло густую, теплую каплю сладчайшего вина, и она растворилась в его теле, претворяя воспоминания в печаль, а печаль – в нежные сумерки.
* * *
– Гийан не вернулся, – сказал учитель Риха Рабода, открывая дверь Оале и Тагану, которые встретились за квартал от его дома.
Таган уволился из лесозаготовительной компании за два дня до этого и вернулся в дом своей матери. Никогда прежде он не чувствовал так остро, что жизнь проходит, что один год не бывает похожим на другой, что все переменится, и раз, и другой, и третий, и одна из перемен не будет к худшему. Он вдруг перестал воспринимать свою земную участь как нечто самоценное, ради чего стоит неустанно трудиться и к чему следует относиться с предельной серьезностью. Поэтому и уволился. Заработанных денег хватит, чтобы прожить с полгода, а потом можно будет устроиться на работу еще куда-нибудь.
И то, что по дороге к учителю он повстречал Оале, входило в число дежурных чудес, которыми теперь была полна его необязательная, нестрогая жизнь, поэтому он даже не удивился. Просто взял ее за руку, и они отправились дальше вдвоем.
Но Риха Рабода открыл им дверь сам, и это было плохим признаком. Лицо учителя выглядело спокойным, а глаза он держал закрытыми, чтобы спрятать там смертельную тревогу. И голос Рабоды тоже прозвучал ровно.
– Гийан не вернулся.
Рука Изы напряглась и застыла в ладони Оале Найу. Иза Таган знал: если кто-то не вернулся домой, значит, он умер.
Они вошли в дом и затворили за собой дверь.
* * *
После этого времени вообще почти не осталось. Только что его было навалом – и вдруг оно разом иссякло.
Размахивая рукавами и лентами в коротко стриженных седых волосах, Риха Рабода метался по комнате и выкладывал перед Таганом планшетки, микродиски, флэшки и чипы – все, на чем ему приносили информацию.
– Суй это в компьютер! – приказывал он. – На еще! Бери! И еще эту!
– Эта – моя, – сказал Таган, взяв маленькую планшетку, свой дневник, куда он записывал все, что видел и слышал и куда копировал накладные и расчетные ведомости.
– Свою тоже, никаких поблажек – никому! – распорядился Риха Рабода.
– Что мы должны обнаружить? – спросила Оале Найу тихо. Она искала глазами святые образа – чтобы молиться, но не находила их. По всей видимости, учитель не выставлял их напоказ. Это не гармонировало бы с имиджем преуспевающего модельера и консультанта богатой компании.
– Вирус! – рявкнул учитель. – Ваш безмозглый друг, этот болван Гийан Галаваца, мне объяснял кое-что… Если кто-то захочет, чтобы нас выследили, можно заслать к нам некий вирус. По следу этой твари легко разобраться, откуда пришла информация на взломанные газеты. В последнее время следовало уже прекращать эти взломы. Но он не мог не сообщить истинных причин смерти нашего адвоката… Дурак! Дурак! – Рабода дернул себя за ленту, стягивающую прядь волос у виска, и даже вскрикнул от боли. – Боже, ну кому это нужно – узнать, кто на самом деле убил молодого, умного, преуспевающего и честного человека? Ну – убили и убили… Туда ему и дорога, если он такой честный…
– Как он хоть выглядит? – спросил Таган, включая компьютер.
– Адвокат?
– Вирус!
– Откуда я знаю! Должна быть посторонняя программа! Ищите!
– Как Гийан мог не отследить постороннюю программу? – удивилась Оале Найу. – Он разбирается в этом лучше, чем любой из нас…
– Гийан мог вообще не знать… Я сам иногда давал информацию… Без него. Включал компьютер и переписывал…
– Так сведения об адвокате дали именно вы? – спросила Оале Найу.
– Нет, об адвокате – он, – Рабода нервно замахал руками. – Какая разница!
– Господин Рабода, – Таган повернулся к учителю от компьютера и пристально посмотрел на него, – это важно, потому что облегчит нам поиски.
– Этот гад мог вообще сунуть программу, когда никого из нас в комнате не было… Проверяй все, слышишь меня? Все! Никаких поблажек! Никаких любимчиков!
Рабода весь дрожал. Голос его звучал твердо, и глаза по-прежнему прятались в густой тени век, но длинные ленты на одежде встряхивались и шевелились. Оале сказала:
– Я уложу вас на тахту, господин Рабода. И подам горячего питья. Какого вы хотели бы? С красными ягодами, верно?
Рабода позволил себя увести, но и лежа на тахте, то и дело подскакивал и выкрикивал: