— Что вы делаете? — повторил я, и она сказала:
— А ты?!
Надо признать, я не до конца понял, что она имела в виду. Только выглядела она так, словно совсем не ожидала меня здесь увидеть. Более того — будто я ей мешал. Я невольно отступил, чувствуя себя почти виноватым. Что бы ни собиралась сделать эта женщина, не она вызвала меня сюда. Я смотрел на нее, она смотрела на меня с застывшим на губах «А ты?!», а трещина в стене менялась. Расширялась, медленно наполняясь тусклым желтым сиянием. Но я почему-то смотрел не на трещину, а на кормилицу, на ее полные обвисшие груди, четко выделяющиеся под ночной сорочкой. Мне было неловко и почти стыдно оттого, что я вижу ее такой. Мелькнула странная мысль: «Нет, неправильно, ведьмы совсем не такие».
А затем события закрутились и понеслись, будто лавина, всё быстрее и быстрее, сначала отдавая далеким грохотом, потом подминая под себя всё сущее. Я услышал чьи-то легкие шаги за спиной, запыхавшееся дыхание, отчаянный крик: «Нет же! Нет! Уходи!» и через миг уже удивленно смотрел на Дарлу, которая чуть ли не в чем мать родила, повисла у меня на руке. Моим первым порывом было стряхнуть ее, словно гадкое насекомое, но, встретив взгляд ее испуганно распахнутых, умоляющих глаз, я застыл. Что-то шевельнулось во мне — что-то странное. Дарла снова всхлипнула и попыталась оттащить меня в сторону.
— Ты откуда здесь? — только и смог произнести я.
И тогда скорее почувствовал, чем услышал свое имя. Оно было произнесено не удивленно и не вопросительно, без надежды, без обвинения. С обреченностью. Словно она хотела сказать: «Я же знала…»
Йевелин стояла в десятке шагов от нас, полностью одетая, с волосами, заплетенными в косу, бледная и какая-то неуловимо трогательная. Она переводила взгляд с меня на Дарлу и на кормилицу, беззвучно шевелившую губами, на которых я, почти не напрягаясь, читал: «Отпусти… отойди… через шорох пустынь…»
Йевелин посмотрела на щель в стене за моей спиной, и ее взгляд окаменел.
Аннервиль, Куэйд и Ржавый Рыцарь появились одновременно.
Я стоял спиной к конюшням, машинально удерживая упорно тащившую меня Дарлу, чувствуя жгучий взгляд Йевелин, а они заходили на меня с двух сторон: маркиз с сыном справа, со стороны замка, быстрым, нервным шагом, а Ржавый Рыцарь слева, неторопливо, устало, почти вразвалку. Аннервиль был в рубашке и полотняных брюках, в руке он сжимал обнаженный меч. Куэйд шел за ним по пятам, и стало ясно, что это он заманил меня сюда.
Любовное свидание у конюшен. Так глупо.
Странно, что я думал об этом. Странно, что я вообще думал. Но это длилось недолго — из замка выбежал растрепанный Ларс, за которым следовала Флейм, и я понял — спокойно, отстраненно: «Все». Все в сборе, все-все, кто играл здесь со мной в эту игру, даже те, о чьем участии я не догадывался. Они все в сборе. Все пришли меня проводить.
Прежде чем окончательно отключиться, я бросил последний взгляд на Йевелин. И этот взгляд стоил драгоценных мгновений, которые я на него потратил, стоил смертей, к которым мог привести. Тогда я об этом не подозревал, а теперь знаю: стоил.
Йевелин смотрела на Ржавого Рыцаря.
У меня не было времени на него смотреть.
Я круто развернулся, отшвыривая Дарлу. Она отлетела в сторону, чудом не напоровшись на метивший в меня родительский меч. Я бросился было к выходу из конюшни, Ржавому Рыцарю наперерез, но Аннервиль преградил дорогу. Запах ржавчины ударил мне в нос, и я понял, что меня вот-вот вырвет.
«Жнец тебя подери, ублюдок, чего ж ты теперь-то меня не выручаешь, гад?!» — в ярости подумал я, шарахаясь в сторону. На этот раз меч противника скользнул мимо, но путь к конюшне был закрыт. Я даже отчаяться не успел — Рыцарь находился в десятке шагов от Йевелин, стоявшей к нему ближе всех. А она всё смотрела на него и смотрела, не двигаясь и не издавая ни звука. Ее лицо было абсолютно спокойным.
Дарла кричала. Флейм, кажется, тоже, и кто-то из мужчин, наверное, Ларс.
Я снова развернулся, еще не решив, как поступить, и тогда опять увидел щель.
Хотя это уже трудно было назвать щелью.
Это была дверь — во всю недавнюю стену величиной, истекавшая вялым желтоватым светом. Оттуда пахнуло ветром, и вдруг из вязкого сияния брызнуло мелкой горсткой серого песка.
Запредельный, это был портал!
Времени на раздумья не оставалось. Я шагнул вперед, к желтому свету. Услышал истошный вопль Дарлы и почувствовал, как цепкие маленькие руки хватают меня за рукав. Рядом мелькнуло лезвие меча, и тут же — совсем близко — заскрежетало железо, — так громко, что у меня заложило уши. Я оттолкнул застывшую кормилицу, сделал еще шаг… и неожиданно понял, что не хочу туда входить. Не хочу, не хочу — и мне плевать, что будет дальше… Я отступил бы и всё было бы кончено, если бы желтый свет не оказался сильнее меня.
Он просто подхватил меня и засосал, будто вихрь или водоворот. Руки Дарлы сжались на моем предплечье с такой силой, что я едва не взвыл от боли; я почувствовал, как меня дернули, и непременно упал бы, если бы густое желтое сияние не тащило меня за собой. Справиться с ним не смог бы и десяток Дарл.
Я уже не видел и не слышал ничего, что происходило во дворе замка маркиза Аннервиля, да мне и не до того было — в лицо горстями колючего песка ударил сухой жесткий ветер, мне немедленно забило глаза, рот и ноздри. Я закашлялся, яростно и отчаянно отплевываясь, а меня всё волокло вперед, и пальцы Дарлы всё еще сдавливали мою руку с такой силой, словно хотели содрать мясо с кости.
Там, в замке, наверное, умирали, но это уже не имело значения.
Я успел подумать про мальчишку-конюха, сопевшего на соломе под стеганым одеялом. Он, кажется, так и не проснулся.
Это была моя последняя мысль, прежде чем весь мир стал желтым.
Сухие пальцы перебирают жесткие черные перья. Больно. Покалывание в слезящихся глазах. Приторный запах благовоний — ровно настолько, чтобы не стать тошнотворным. Очень длинные тени, такие длинные, что кажутся уродливыми. Холодно. Ранняя осень.
— Как они там… знать бы…
— Джевген, ну сколько тебе говорить? Прекрати себя терзать. Уже должно быть скоро. Ты стал таким нервным.
— С тех пор, как мы выпустили Деву…
— Во имя Демона, не начинай снова!
— Я не могу, Алоиз. Я всё время думаю о ней. Даже Джейкоб про нее говорит.
— Джейкоб…
Перья такие жесткие, такие черные, почти ненастоящие. Холодные, как эта ранняя осень. Но так приятно их гладить. Так чудесно. В них есть какая-то надежность, что-то, чего никогда не будет в человеческих волосах.
— Что он думает обо всем этом?
— С каких пор тебя заботит мнение Джейкоба?
— Джевген…
— Ладно… Он сказал, что ждет с нетерпением… когда его вернут.