— Его?..
— Его.
— Ненавидит, да?
— Ненавидит.
У перьев нет тени. А остальные — длинные-длинные… У перьев нет тени, они — не уродливы. У того, что не уродливо, нет тени.
Холодно пальцам.
— Уже скоро, Джевген… Правда же… Совсем скоро… Перья… холодно…
— Я знаю.
Холодные, жесткие, надежные, уютные перья мертвой птицы.
Было больно дышать. Такое ощущение, словно легкие и гортань у меня забиты песком, и остается совсем немного места для сухого, горячего воздуха, раздирающего горло.
Я вдруг понял, что лежу на животе, уткнувшись лицом в стиснутые руки, и с трудом приподнял голову. На зубах скрипел песок. Открывать глаза было еще больнее, чем дышать. Я зажмурился и со стоном перекатился на спину. Ныла каждая мышца тела, даже пах и язык. Такой дикой усталости я не чувствовал со времен самых первых тренировок, когда только вступил в отряд арбалетчиков. Даже тогда, кажется, было легче.
Я полежал еще немного, пытаясь собраться с силами и надеясь, что оглушительный шум в ушах понемногу утихнет. Потом, поняв, что могу так долго проваляться, уперся руками в землю и рывком сел, по-прежнему не разжимая воспаленных век. Тысячи острых, словно камешки, песчинок впились мне в ладони.
Было очень жарко.
Я закашлялся, перегнувшись в сторону. Во рту у меня, и правда, был песок, и я схаркнул его, почти сразу почувствовав себя лучше.
И только тогда открыл глаза.
Сначала я увидел только небо — очень низкое, дымчато-голубое, с далеким крохотным солнцем, подернутым рябой мутной пленкой. Оно было всюду, куда не кинь взгляд — долю мгновения я пребывал в абсолютной уверенности, что меня забросило на небо. Потом саднящие ладони напомнили о себе, и мне пришлось взглянуть вниз. Там был песок. Много песка. Еще больше, чем неба.
— …Твою мать, — сказал я.
Пустыня. Это были Снежные Пески. Я понятия не имею, почему их прозвали Снежными, хотя здешний песок в самом деле на песок мало походил — он был не желтым, а светло-серым и издалека походил на талый грязный снег.
Не знаю, сколько я здесь находился, но рубашка и штаны успели пропотеть насквозь. Я невольно вспомнил полотняную сорочку кормилицы, прилипшую к ее широкой спине, и снова выругался. Эта старая карга зашвырнула меня в Снежные Пески! Какого хрена? Очень хотелось бы знать.
«А может, я сплю?» — мелькнула обнадеживающая мысль. Я мотнул головой, ударил себя по щеке. Не помогло. Ну, ладно. Не очень-то и верилось.
Я был посреди самой крупной пустыни континента, без еды, без воды, неведомо в скольких тысячах миль от ближайшего человеческого жилья, совершенно один.
Я мысленно повторил это несколько раз, но всё никак не мог поверить в реальность происходящего. Неожиданно рядом со мной что-то шевельнулось.
Ну, по крайней мере, я не один. Ба, да тут целая компания…
Справа от меня, чуть в стороне, брюхом вверх, словно выброшенная на берег рыба, валялся Куэйд Аннервиль. А еще дальше, спиной ко мне, лежала женщина, чьи длинные каштановые волосы выдавали в ней Дарлу.
Я медленно осмотрелся. Больше вроде бы никого. Ржавого Рыцаря не видно…
И на том спасибо.
Я встал, покачнулся, постоял минутку, пытаясь преодолеть головокружение. Дышать по-прежнему было больно, теперь — из-за спертого, тяжелого, раскаленного солнцем воздуха. Я огляделся в наивной надежде увидеть желтое сияние, в которое можно было бы впрыгнуть так же резво, как я сделал это несколько минут (или часов? или дней?) назад. Разумеется, ничего подобного я не увидел. Только бескрайнюю равнину невзрачного серого песка — ни барханов, ни ям. Песок и песок — почти гладким грязноватым полотном, до самого неба — со всех сторон.
— Ну что, друзья мои, поднимайтесь, — совсем недружелюбно сказал я.
Словно в ответ на эти слова Куэйд шевельнулся. Закашлялся, сплевывая песок, задергал ногами, пытаясь перевернуться на бок. Я посмотрел на Дарлу. Она лежала неподвижно. Мне совсем не хотелось к ней прикасаться, и всё же я сделал несколько шагов, прежде чем она слабо застонала и заворочалась. Я застыл, уперев руки в бока, пока они очухивались и поднимались на ноги, постанывая и плюясь серым песком.
Дарла выглядела ужасно. В одной ночной рубашке, растрепанная; полубезумные глаза казались дико огромными на осунувшемся лице, с которого сошел привычный деревенский румянец. Она походила на живой труп. Куэйд казался совершенно ошалевшим и только таращился на меня, отряхивая песок со штанин.
— Очень интересно было бы послушать, что вся эта хренотень означает, — сказал я, глядя на Куэйда. Он не потупился, но более осмысленным его взгляд не стал. Сын маркиза все отряхивал и отряхивал штаны, не сводя с меня выпученных глаз, и это начинало раздражать. Я метнул взгляд на Дарлу. Она оглядывалась, беспомощно и изумленно всхлипывая, хотя слез в ее глазах не было. Я вдруг вспомнил, какой она была в лесу, когда мы только встретили ее, в этом своем кошмарном платье, — румяненькая, хорошенькая и очень искренняя. Кажется, с тех пор прошла тысяча лет… А потом я подумал, что, если у нее сейчас начнется истерика, мне придется ее очень сильно ударить.
— Дарла.
Она еще раз всхлипнула и посмотрела на меня. Не знаю, то ли сочла мой взгляд предупреждающим, то ли просто взяла себя в руки, но в итоге лишь глубоко вздохнула и, прижав ладони к тяжело вздымающейся груди, внятно спросила:
— Что это?
— Отличный вопрос, милая. Я только что сам тебе его задал, если ты не забыла, — жестко сказал я. Угроза истерики, похоже, миновала, и я мог позволить себе не няньчиться с ней.
Дарла моргнула, снова осмотрелась, неуверенно проговорила:
— Это похоже… на… пустыню?
— Умница, — похвалил я. — Очень похоже, да? Ну и за каким же хреном твоя, я полагаю, любящая кормилица нас сюда зашвырнула?
Дарла медленно покачала головой. Куэйд, о котором я уже почти забыл, негромко хихикнул и вдруг, рухнув на колени, завопил, молотя здоровенными кулаками по песку.
Я дал ему такую затрещину, что он повалился навзничь. Потом я снова повернулся к Дарле.
— Ладно. Сейчас надо решить, как выбраться отсюда. Не стану скрывать, предложений у меня нет. Пока что…
Я сощурился, огляделся, пытаясь определить направление. Солнце стояло невысоко (тогда я еще не знал, что здесь солнце никогда не поднимается высоко), и мне казалось, что с некоторой погрешностью я, возможно, смогу определить, где восток. Снежные Пески с трех сторон окружены скалами, за которыми — океан, и только на востоке переходят в степь. Правда, я понятия не имел, где именно мы находимся — может статься, на самом западном краю, и тогда мы, конечно, умрем. Мы и так почти наверняка умрем, причем, наверное, совсем скоро, но тогда я еще этого не понимал. Понимание пришло позже.