– Невестка испекла. Невестка печёт у меня, – пояснила она без какого бы то ни было приветствия. Женевьев внимательно на неё посмотрела, тогда как мужчины продолжали укладывать пожитки. Женщина протянула ей узелок с хлебом. Женевьев взяла и сказала:
– Благодарю вас, добрая женщина.
– Это вы добрая, госпожа, – сказала та, и в грубом лице её промелькнула вдруг искренняя жалость. – И господа ваши добрые, сразу видать, хоть и мертвяков потрошат. Только глупые вы. Но это ничего. Глупость, она ведь тем плоха, что часто во зло уводит, а доброте она не помеха.
– О чём вы говорите? – Женевьев нахмурилась – слова этой женщины понравились ей ещё меньше, чем этот странный жалостливый взгляд.
Та в ответ лишь развела своими натруженными руками.
– Так что ж… Вы ведь денег собрали на нашу больницу, так ведь?
– Да, но…
– Так вы кому их отдали-то? Говарду Пику, старшему лекарю?
– Именно, – сказала Женевьев, недоумевая. – Разве не он отвечает за больницу?
– Он, голубушка, он. Да только если он что и построит теперь на деньги-то ваши, то новую виллу себе за городом, подальше от фабрики. А больница как стояла в развалинах, так и будет стоять. Ему ведь потому в муниципалитете не давали денег, что он растратчик. Его и турнули бы, а не могут, потому как он нашего мэра свояк. Он и старую-то больницу так до обвала довёл – балки менять надо было, прежние давно сгнили, а он всё жался да скупердяйничал. У меня муж каменщик, он рассказывал. Ну да вы не здешние, знать не могли, а хотели как лучше. Вот я вам хлебушка невесткиного и принесла, хоть какой, думаю, прок.
Женщина снова смущённо улыбнулась, поклонилась принцессе Женевьев, словно не бродячая актриса стояла перед ней, а знатная дама, – и ушла.
– Ну что, – сказал Паулюс, – довольны? Денег нет, голема нет, до ближайшего большого города двадцать две лиги. Есть ещё какие-нибудь гениальные идеи?
Он обращался к Джонатану, хотя гнев его, бесспорно, главным образом адресовался принцессе Женевьев.
Джонатан только развёл руками – гениальных идей у него не было, а принцесса ответила, сохраняя своё неизменное раздражающее спокойствие:
– Деньги есть. Последние три недели я, как вы знаете, откладывала часть выручки на непредвиденные расходы. Полагаю, что мы могли бы использовать их, чтобы купить немного люксия, и…
– Да много ты понимаешь! – взорвался ле-Паулюс. – Раскомандовалась тут! Откуда ты вообще взялась?! Кто ты, мать твою, такая, и по какому праву…
Он осёкся, потому что Джонатан стал подниматься с места, и лицо его не предвещало ровным счётом ничего хорошего. Женевьев напряглась, но не дрогнула и не сделала ничего, чтобы разнять назревающую драку. Она по-прежнему не считала своё решение неверным и не видела своей вины в том, что бюджет Анатомического театра пал жертвой её идеалов.
– Мы поступили правильно, – твёрдо сказала она. – И не наша вина, что в этом городе власть имущие столь непорядочны. В следующем…
– В следующем?! Ты на каждой стоянке, что ли, благотворительствовать собралась? А ну пошла отсюда! И хахаля своего забирай, а то ишь, погляди-ка на них…
– Никуда мы не пойдём, пока не возместим причинённый нами ущерб, – сказала принцесса. – Как бы то ни было, голем сломан, а это существенно снизит прибыль от представлений. Мы не уйдём, пока он не будет починен и пока вы не сможете благополучно продолжить путь, хотя бы и без нас.
Паулюс бессильно уронил сжатые кулаки. Джонатан следил за ним настороженным взглядом, готовый отреагировать в тот же миг, если парень забудется окончательно.
– Починить, – безнадёжно сказал Паулюс, махнув рукой. – Было бы это так просто.
– А ведь до поместья Монлегюр отсюда лиги полторы будет к северу, да? – внезапно спросил молчавший до сих пор доктор Мо, и оба спорящих молодых человека порывисто обернулись к нему.
Ни один из них не ответил на столь, казалось бы, неуместный вопрос. Принцесса же нахмурилась при упоминании имени, которое Август ле-Бейл не раз называл ей в числе имён её злейших врагов.
– Монлегюр? Великий дом? – переспросила она, и доктор Мо удивлённо поглядел на неё слезящимися глазами.
– А? Ну, не такой уж великий, там всего-то три этажа и садик… Хотя это вроде не основное поместье, не замок, а так, усадьба, но это ведь там госпожа с дочками живёт, верно же, Паулюс?
Паулюс ле-Паулюс отчего-то смутился, но тут же насупился, чтоб скрыть замешательство, и неохотно кивнул.
– Ну так это же очень удачно, что мы так близко сломались, – простодушно сказал доктор, улыбаясь своему импресарио и Джонатану с Женевьев заодно. – Что тут проехать-то – к завтрашнему утру на месте будем. Там и починят.
– В поместье Монлегюр чинят големов? – удивилась Женевьев, окончательно сбитая с толку.
– Да и не только чинят, а делают! Паулюс там-то его и раздобыл. Верно я говорю, Паулюс?
– Украл? – нахмурился Джонатан. Он всё никак не мог привыкнуть к своему статусу государственного преступника и по старой привычке весьма неблагожелательно относился ко всякого рода нарушениям закона. Закон ведь был почти то же самое, что Устав, только для всех.
– Не украл, – огрызнулся ле-Паулюс. – Подарили. Что, не веришь? Ну а мне плевать.
– Нет, мы верим, отчего же, – сказала Женевьев, глядя на Паулюса с внезапной симпатией. – Он вам так дорог, ваш Труди. Должно быть, его сделал человек, который очень важен для вас.
Джонатан удивлённо глянул на неё – ему такое бы и в голову не пришло. Но удивление на его лице через миг сменилось угрюмостью, словно предположение принцессы, которое не спешил опровергать Паулюс, ему отчего-то сильно не понравилось.
– Раз механик живёт в этом поместье, – продолжала принцесса, – то наше затруднение решено. Мы попросим его починить голема и…
– Тут кое-какая загвоздка, дамочка. И даже несколько. Во-первых, нас в поместье на порог не пустят – бродяг там не жалуют, уж мне-то можете поверить. А во-вторых… чёрт… не знаю… Ну, мне там помощи ждать не стоит. Мне там просто из принципа не помогут.
– Всё-таки украл? – спросил Джонатан со странной надеждой в голосе, но Паулюс только зыркнул на него и мрачно промолчал. Джонатан тоже опять помрачнел. Взгляд его, обращённый на ле-Паулюса, становился всё более неприязненным.
– Но у нас, насколько я понимаю, нет выбора, – со свойственным ей хладнокровным упрямством принцесса, разумеется, продолжала настаивать. – Вы говорите, что починить вашего Труди сможет не всякий. Я мало что смыслю в люксиевых машинах, мне казалось, сейчас в любом городке есть соответствующие специалисты, но вам видней. Голем нужен вам для привлечения публики, стало быть, его необходимо починить. Если вы не хотите идти в Монлегюр и просить этого вашего механика, я пойду сама.