— Сами? — Эд знал, что должен молчать, но не смог удержаться. — Неужто?
Одвелл взглянул на него немного странно.
— Эту тему я обсуждать не намерен, тем более с тобой. Ты спросил о дне сегодняшнем, о нём я тебе и говорю. Да, не могу сказать, что юный Эвентри, который взялся сейчас за меч, не имеет на то оснований. И признаюсь, что меня тревожит поддержка, которую оказали ему Блейдансы — потому что они могут оказаться не единственными. Мне жаль, что мои септы Индабираны сделали с Эвентри то, что сделали. Это случилось вопреки моей воле. Но то дело вчерашнее, и теперь я должен думать о своих септах и о собственном клане. Потому я убью этого мальчишку и наконец покончу с делом, которое и так тянется слишком долго. Я стар, и не могу срываться в походы за полтораста лиг от дома каждые десять лет.
— Двенадцать, — вполголоса сказал Эд.
Дэйгон Одвелл долго смотрел на него.
— Да, — проговорил он. — Двенадцать. Итак, я сказал то, что ты хотел услышать. Теперь говори, что Грегор Фосиган хочет мне предложить.
Он боится, понял Эд. Боится сильнее, чем сам думает. Он действительно стар, и его утомила эта вражда, развязанная вовсе не им, вопреки его воле, снова и снова угрожающая ему в самый неожиданный момент и с самой неожиданной стороны. Это была война его септ и его сыновей, сам лорд Одвелл никогда её не хотел. Эвентри не были ему врагами. У него был только один враг — и именно он, этот враг, рассказал когда-то Эду правду обо всём. Рассказал, всё навсегда изменив.
Эд смотрел на человека, которого много лет ненавидел, а потом — презирал, и впервые в жизни чувствовал к нему некое подобие жалости.
Это чувство притупило страх, и Эд пошёл на риск, на который не решился бы ещё четверть часа назад.
— Грегор Фосиган предлагает вам перемирие и помощь в борьбе с кланом Эвентри и с теми из свободных бондов, которые могут объёдиниться вокруг него. Но его условие — вы немедленно прекращаете сношения со жрецами Гилас как в Сотелсхейме, так и в любых святилищах за его пределами.
«Есть, — понял Эд, смолкнув. — Он попался. Я сказал наобум, на основе едва уловимых догадок, — и попал в яблоко с тридцати шагов. Второй раз за этот день».
Ещё прежде, чем он кончил говорить, Дэйгон Одвелл подошёл к креслу и тяжело опустился в него, медленно и осторожно, совсем по-стариковски. В нём куда меньше воли к борьбе, чем было когда-то… Но намного больше, чем необходимо для того, чтобы конунг мог спать спокойно.
— Значит, эти ублюдочные жрецы всё-таки двурушничали. Я так и полагал. — В сгустившихся сумерках Эд уже почти не различал его лица, и оттого, возможно, голос Одвелла показался ему особенно надломанным, по-старчески дребезжащим. — Сучьи дети. И они ещё меня называют мологовым отродьем… Ну а что потом? Что на сей счёт думает твой конунг, парень? Когда мы совместными усилиями раздавим наконец этих неуничтожимых Эвентри? Я возобновлю переговоры с храмовниками, и он об этом знает. В чём моя выгода — очевидно, но в чём выгода для него?
— Я могу говорить только о собственных догадках, мой лорд.
— Говори.
— Я думаю, — сказал Эд, — что лорд Грегор тоже боится этого щенка.
Потом он добавил вполне невинным тоном:
— Холодрыга, не находите? Затопить бы камин…
— Нет. Мои старые кости терпят, и ты потерпи. — Лорд Одвелл снова побарабанил пальцами по подлокотнику. — Если задуматься, всё это просто смешно. Двое стариков, поджавших хвосты перед сопливым мальчишкой…
— Или перед призраком сопливого мальчишки, — сказал Эд. — Это немного меняет дело. Или вы не боитесь призраков, мой лорд?
Одвелл ухмыльнулся — в точности как тогда, когда Эд напомнил ему о силе предсмертных проклятий. Нет, Дэйгон Одвелл не боялся призраков. Он был умным человеком и боялся живых.
— Призрак! Я видел его в бою вчера. Могу тебя уверить, парень живёхонек. Мне не удалось пустить ему кровь, но не сомневаюсь, что забила бы бойко.
— Почему он тогда называет себя так? Почему взял… это имя?
— Может, он и не Эвентри вовсе? — с неожиданной мягкостью закончил Дэйгон Одвелл его невысказанную мысль. — Это ты имеешь в виду, мальчик? Это тебя тревожит?
Эд ничего не сказал. Ни отшучиваться, ни лгать не мог. Не хотел.
— Конечно, он не Анастас Эвентри, — сказал лорд Одвелл наконец. — И не Уильям Эвентри. Хотя… он, пожалуй, похож на Уильяма больше, чем любой из его братьев.
Какое-то время они сидели в тиши, в промозглой, сырой темноте. За окнами выл ветер.
— Так что мне передать великому конунгу? — спросил Эд тоном, который возвращал их к самому началу разговора.
— Ты ничего не будешь ему передавать, — рассеянно отозвался лорд Одвелл. — Но он узнает о нашей беседе, не сомневайся. В конце концов, я думаю, он действительно предлагает это всерьёз, иначе не прислал бы мне такого заложника. Если же это уловка, и он пытается пустить мне пыль в глаза… что ж, я надеюсь, ему будет неприятно тебя потерять.
Не дожидаясь ответа, лорд Одвелл встал и подёргал за шнур у камина. На зов явились не слуги, а четверо стражников в полном вооружении. Эд понял, что они караулили вход всё время, пока длился разговор. Лорд Одвелл кивком указал им на Эда.
— В темницу и заковать. Ты, — он посмотрел в лицо старшему из стражников, — лично ты — головой отвечаешь. Без грубости. Обращаться по-людски, кормить вдосталь. Всё, увести.
Эд встал. Двое стражников уже стояли по обе стороны от него.
— Не медлите с решением, мой лорд, — спокойно сказал он. Дэйгон Одвелл смотрел на него несколько мгновений, потом кивнул. Эд слегка поклонился ему и повернулся к двери.
«Милосердный Гвидре, — думал он, когда тяжёлая дверь закрылась за ним и он стал под конвоем спускаться по винтовой лестнице в непроглядную тьму, — как сильно порой надо стараться, как долго нарываться и изобретательно врать, чтобы всё-таки угодить в каземат. Право слово, я уж думал, мне придётся его просить».
В пятый день первого осеннего месяца у Катарины Индабиран было необычайно много хлопот. Она не ждала возвращения мужа так скоро — отбывая около полудня с отрядом своих соратников на место вчерашнего боя, он сам сказал ей, что они не вернутся раньше заката. Катарина заверила его, что к тому времени всё будет готово — и, едва отъезжающие пересекли подъёмный мост, поспешила на кухню, где с самого рассвета кипела работа. Повар Индабиранов был человеком старой закалки, он умел сделать сочной даже курицу, умершую от старости, и был непревзойдённым мастером десертов. Однако перспектива приготовить целиком быка, сделав кушанье не только впечатляющим, но и съедобным, слегка его напугала. Катарина видела это и обмирала от страха, что будет, если повар не справится. Спорить с мужем она не пыталась, давно зная о бесполезности любых пререканий: женщина в доме Индабиранов знала своё место, как знали его и слуги, поэтому все выслушали дикое требование лорда Никласа и, наскоро помолившись каждый своим богам, взялись за дело. Что поделать — уж слишком Никлас жаждал произвести впечатление на лорда Одвелла, почтившего их своим визитом и принесшим долгожданную победу над проклятым мальчишкой Эвентри… Так он говорил, а Катарина слушала, пытаясь прикинуть, как подать на стол блюдо, размером превосходящее человека в шесть раз, и не допустить при этом свалки.