— Счастлив снова видеть вас, сеньора Молинер…
Инспектор Фумеро одарил меня своей змеиной улыбкой.
— Значит, вы работаете на моего хорошего друга Санмарти? Он, как и я, лучший в своем деле. А как поживает ваш супруг?
Я поняла, что мои дни в издательстве сочтены. На следующий день по коридорам поползли слухи, что Нурия Монфорт — лесбиянка, и именно поэтому она не поддалась обаянию и не воспламенилась от нежного чесночного духа изо рта сеньора Санмарти, однако прекрасно находит общий язык с Мерседес Пьетро. Несколько подающих надежды молодых сотрудников утверждали, что не раз видели, как эта парочка бесстыдниц украдкой целовалась в архиве. Вечером, после работы, Мерседес, не глядя мне в глаза, сказала, что ей нужно поговорить со мной. Мы молча направились к ближайшему кафе на углу. Как я поняла из ее рассказа, Санмарти заявил Мерседес, что не одобряет нашей дружбы. Надежные источники в полиции сообщили ему, что в прошлом я была активисткой коммунистического движения.
— Я не могу потерять эту работу, Нурия. Ты ведь знаешь, у меня сын…
Она расплакалась от стыда и унижения и, казалось, состарилась на глазах за несколько секунд.
— Не волнуйся, Мерседес. Я все понимаю, — сказала я.
— Этот человек, Фумеро, охотится за тобой, Нурия. Я не знаю, что ему от тебя нужно, но по его глазам видно…
— Я знаю.
В следующий понедельник, когда я пришла на работу, за моим столом сидел тощий молодой человек с набриллиантиненными волосами. Он представился как Сальвадор Бенадес, новый корректор.
— А вы кто такая?
Пока я собирала вещи, никто из сотрудников даже не осмелился поднять на меня глаза или заговорить со мной. Когда я спускалась по лестнице, меня догнала Мерседес и протянула мне конверт с небольшой суммой денег.
— Мы собрали, сколько смогли. Пожалуйста, возьми, если не ради себя, то хотя бы ради нас.
Тем же вечером я, как обычно, пришла в квартиру на Сан-Антонио. Хулиан ждал меня, сидя в темноте. Он сказал, что сочинил для меня стихотворение. Это было первое, что он написал за последние девять лет. Я собралась прочесть его, но, не выдержав, расплакалась, бросившись ему на шею. Я рассказала ему все, потому что больше не могла так жить. Потому что боялась, что Фумеро рано или поздно найдет его. Хулиан молча слушал, гладя меня по голове, словно маленькую девочку, и нежно прижимая к себе. Впервые за долгие годы я почувствовала, что наконец-то могу на него опереться. Изнемогая от одиночества, я хотела поцеловать его, но Хулиан не мог ответить на мой поцелуй — у него не было ни губ, ни кожи. Я так и заснула в его объятиях, съежившись на его детской кровати. Когда я проснулась, Хулиана рядом не было. Услышав его легкие шаги по крыше, я сделала вид, будто сплю. Позже по радио сообщили, что тем утром на проспекте Борн на скамье напротив церкви Санта-Мария-дель-Мар был обнаружен мертвец, сидящий со сложенными на коленях руками. Полицию вызвал местный житель, увидевший, как голуби выклевывают покойнику глаза. У трупа была сломана шея. Сеньора Санмарти опознала его жена. Когда новость достигла приюта на озере Баньолас, тесть покойного вознес хвалу небесам и сказал, что теперь может умереть спокойно.
В одной из книг Хулиан написал, что случайности — это шрамы на теле судьбы. Но случайностей не бывает, Даниель. Все мы — марионетки в руках собственного бессознательного. Долгие годы я хотела верить, что Хулиан все тот же, кого я когда-то полюбила, или что это хотя бы пепел того прежнего человека. Я хотела верить, что мы сможем хоть куда-то выплыть на волнах нищеты и надежды, что Лаин Кубер умер или вернулся на страницы книги. Мы готовы верить чему угодно, кроме правды.
Узнав об убийстве Санмарти, я словно прозрела. Я вдруг поняла, что Лаин Кубер все еще здесь, более живой, чем когда-либо. Он поселился внутри обезображенного огнем тела человека, лишенного даже своего прежнего голоса, и подпитывается его воспоминаниями. Я обнаружила, что он нашел способ уходить и возвращаться в квартиру на Сан-Антонио через слуховое окно, ведь входную дверь я по-прежнему запирала на ключ. Лаин Кубер в облике Хулиана Каракса бродил по городу, заходил в заброшенный особняк Алдайя. Однажды, спустившись в склеп, в приступе безумия он разбил надгробия и вытащил на поверхность гроб с останками Пенелопы и своего сына. «Что же ты наделал, Хулиан?»
Дома меня уже поджидала полиция, чтобы допросить по делу об убийстве издателя Санмарти. Меня доставили в участок, где пять часов я провела в темном кабинете в ожидании допроса. Наконец дверь открылась и на пороге появился Фумеро, как всегда одетый в черное. Он предложил мне сигарету.
— Мы могли бы стать хорошими друзьями, сеньора Молинер. Мои люди сказали, что вашего мужа нет дома.
— Мой муж меня бросил. Я не знаю, где он.
Сильный удар по лицу сбросил меня со стула на пол.
В испуге я забилась в угол, не смея поднять глаза. Фумеро, опустившись рядом на колено, схватил меня за волосы.
— Запомни, дрянь: я все равно найду его, а когда найду, убью вас обоих. Сначала тебя, чтобы он увидел, как твои кишки вываливаются наружу, потом его — после того, как расскажу ему, что та, еще одна потаскуха, которую он отправил в могилу, была его сестрой.
— Прежде он убьет тебя, мерзавец.
Фумеро плюнул мне в лицо и отпустил мои волосы. Я крепко зажмурилась, думая, что сейчас он до полусмерти изобьет меня, но вдруг услышала в коридоре его удаляющиеся шаги. Дрожа от страха, я поднялась, вытирая кровь с лица. На щеке еще горел след от руки сеньора главного полицейского инспектора. Странно, но мне показалось, что от него исходил слабый, едва различимый запах страха.
Меня продержали взаперти в той комнате без воды и света еще шесть часов. Когда я вышла на улицу, было уже темно. Лило как из ведра, и от горячего асфальта валил пар. После обыска моя квартира превратилась в свалку. Стервятники Фумеро поработали на славу: вся мебель была перевернута, ящики и книжные полки разбиты, моя одежда изрезана в клочья, книги Микеля порваны. На кровати я обнаружила кучу дерьма, а на стене им же было выведено «Шлюха».
Я бегом бросилась к дому на улице Сан-Антонио: по дороге я старалась выбирать обходные пути и несколько раз возвращалась обратно, чтобы никто из шпионов Фумеро не смог проследить за мной до улицы Хоакина Коста. Пробравшись по мокрым от дождя улицам, я незаметно проскользнула в подъезд. Дверь в квартиру была по-прежнему заперта. Я на цыпочках вошла, и мои шаги эхом отозвались в пустоте комнат. Хулиана не было. Я прождала его до рассвета, сидя за столом в темной столовой и слушая раскаты грома. Когда за окнами забрезжило туманное утро, я вышла на террасу. Над городом нависли тяжелые свинцовые тучи. Я знала, что Хулиан не вернется. Я потеряла его навсегда.
Мы встретились два месяца спустя. Поздно вечером я пошла в кино, не в силах больше возвращаться в холодную одинокую квартиру. Я плохо помню, о чем был фильм, кажется что-то о жаждущей приключений румынской принцессе и молодцеватом журналисте — одна из тех глупых любовных историй, в которых прическа главного героя остается неуязвимой даже в непогоду. [103] В середине фильма какой-то мужчина сел в соседнее кресло. Я уже привыкла к этому. В то время кинотеатры кишели подобными типами с дрожащими, мокрыми от пота руками, от которых несло одиночеством, мочой и одеколоном. Я уже было собралась встать и позвать служителя, как вдруг узнала обезображенный профиль Хулиана. Он с силой сжал мою руку. Так мы и просидели весь фильм, глядя в экран невидящими глазами.