Девочка помотала головой.
— Ну, расскажи, — попросил он.
— Я не могу тебе рассказать.
— Ну, скажи...
— Мама!
— Он все равно ничего не поймет, расскажи ему.
Карас до сих пор ни разу не видел мать такой. Она совершенно точно была вне себя от страха, и при этом в ней ощущалась какая-то обреченность, как будто все, что до сих пор считалось важным, утратило смысл перед тем, что им предстояло совершить здесь, под землей.
Мальчик оглядел сочащиеся влагой стены. Скалы состояли из каменных пластинок, напоминающих шляпки громадных грибов, и в свете свечи казалось, будто на камнях кривятся безобразные рожи.
Эли заговорила:
— Меня ищет что-то. Оно ищет меня всегда. Оно преследует меня из жизни в жизнь из-за того, что живет внутри меня.
— А что живет внутри тебя?
— Знаки, которые шепчут что-то. Знаки и символы, которые служат ключом к знаниям. Я вижу их, слышу, но не могу прикоснуться к ним.
— Тогда какая тебе от них польза?
Она раздраженно отмахнулась от его вопроса. Карас догадался, что она хотела сказать. «Ты не поймешь».
— Какая от них польза?
— Они частица кое-чего.
— Чего?
— Бога.
— Значит, и ты частица бога.
— Мы все частицы бога, — вмешалась мать.
— Но это же чепуха. Она просто девчонка, — возразил Карас.
— В ней заключено одно из воплощений богини. Я в это верю. Геката существует в трех воплощениях. Дева, мать и старуха. Твоя сестра дева.
— И что хорошего она получит от этого?
— Возможно, ничего. Главное — то, за чем мы пришли сюда.
— Нет, если она богиня, может она наколдовать нам еду или красивую одежду? «Я частица бога». Где ты только научилась таким словам, Эли?
— Во сне. И, между прочим, я так не говорила.
Сестра отвечала так серьезно, что он перестал насмешничать. Он догадывался, что она хочет сказать о чем-то еще.
— А есть другие частицы?
— Не знаю. Надеюсь узнать у источника. Он подскажет мне, как спастись от того, что меня преследует.
— А что тебя преследует?
— Волк, — ответила Эли.
— Ха! — Он ткнул в нее пальцем. — Мне снится волк, и это ерунда, ей снится волк, и ее ведут под землю, чтобы она получила пророчество!
— Нет, не просто получила, — возразила мать.
— А что тогда?
— Она пришла, чтобы обрести дар, заплатив за него. Ничто не дается просто так у источника, можно только обменять. И не все готовы отдать то, что у них попросят. Вот я, например, не отдала.
— Но ты же умеешь предсказывать будущее.
— Мой дар слаб, и я с ним родилась. Я не согласилась отдать то, что попросил источник.
— Я соглашусь на что угодно, — заявил мальчик.
— В таком случае хорошо, что тебя не попросят.
Они доели оставшийся хлеб и оливки и пошли дальше. Стоило на минуту остановиться, и они замерзали, стоило двинуться дальше, и они обливались потом. Все ниже и ниже, в самые дальние пещеры. Наконец они пришли к ручью, который стекал по каменным уступам в темноту.
Стараясь не погасить лампу, они сели на камни и начали потихоньку сползать по каменным ступенькам все ниже и ниже, пока Карас, поглядев вперед, не увидел нечто, отчего его пробрал озноб.
Их лампа была теперь не единственным источником света. Прямо перед ними открывалась пещера, стены которой светились.
Мать поползла вперед, преодолела поток воды. Оказавшись в пещере, она поставила лампу на скалу. Карас с Эли последовали за ней.
Рядом с лампой камни светились насыщенным красным светом, чуть поодаль свет ослабевал, становясь все более мягким. Свечение похоже на отражение света лампы, подумал Карас, только не на поверхности камня, а глубоко внутри. Они оказались в подобии каменного ковша, в широкой и невысокой — в человеческий рост — пещере над водой, напоминающей раскрытую ладонь. Скалы поднимались из подземного озера, похожие на пальцы, и вода держалась в ковше каменной ладони, как будто земля предлагала ее им. Вода искрилась в свете камней. Карасу пришла на ум окровавленная ладонь Христа, пронзенная гвоздями римлян, он вспомнил слова матери: «Не все готовы отдать то, что у них попросят». Что отдал Христос на кресте? Свою жизнь и боль. И кем он стал? Богом.
— Мама, почему камни светятся? — спросил он.
— Это, насколько я понимаю, вовсе не волшебство. Они просто впитывают свет лампы, — сказала она. — Как только мы погасим ее, камни потемнеют.
— Не гаси лампу, — взмолилась Эли. Голос ее срывался от страха.
— Я вовсе и не собиралась.
Мать еще немного прошла вперед, перелезая через гигантские каменные пальцы. Пещера заканчивалась каменными уступами, на которых кое-где сохранились приклеенные огарки свечей. Карас сосчитал их. Каменных полок оказалось восемь, две больших над самой водой и несколько маленьких — выше. Он вспомнил, как однажды тайком пробрался на ипподром, чтобы увидеть гонки на колесницах. Да, подумал он, очень похоже на стадион в миниатюре.
Мать выбрала один уступ и жестом предложила Эли сесть рядом.
— Иди же. Подняться сюда нетрудно, а если соскользнешь, озеро с этой стороны мелкое. Я запросто тебя вытащу.
— Я-то думал, это будет колодец, — заметил Карас.
— Это и есть колодец, но колодцы глубокие, когда ты зачерпываешь воду сверху. А это самое дно, и его питают три мощных потока.
Карас видел только один.
Эли перебралась через скалистые выступы, осторожно поднялась, дважды останавливаясь и прося мать о помощи, желая, чтобы ей подсказали дорогу, поддержали или просто подбодрили. Наконец она оказалась рядом с матерью.
— Обряд займет много времени, Карас, — сказала мать, — так что не забывай: ты сам напросился идти.
— А я никуда не спешу, — заверил ее Карас. Однако храбрость покинула его у этих кроваво-красных вод, и ему больше всего хотелось разреветься.
Он ждал, глядя, как мать готовит Эли к обряду. Она дала ей какие-то травы из мешка, потом пожевала их сама. Еще она достала черпак с длинным черенком и положила рядом с собой. А потом затянула:
— Властительница луны,
Хозяйка ворот и переходов,
Хозяйка тех, кто ушел,
Хозяйка мертвых и мира мертвых,
Хозяйка песни и магии,
Здесь, на скрещении трех путей,
Здесь, у воды, где сливаются струи,
Обрати взор свой на своих дочерей...