— Мы слуги Христа. — Толстый воин стоял на коленях.

Во рту у Жеана остался какой-то привкус. Кровь, насыщенная и соленая.

— Господин, надо идти, пока нас не нагнали другие.

Господин?

И снова Жеан ощутил отупение и головокружение. Девочка дер­жала его за руку. Он сумел проговорить:

— И вы хотите креститься?

— Ради такого воина, как ты, мы пройдем любые испытания, — сказал Фастар.

— Это не испытание, это омовение, чтобы смыть ваши грехи.

— Пусть так и будет, но сначала уйдем отсюда. Нам нельзя здесь задерживаться, господин.

— Почему вы называете меня господином?

— Ты великий человек. Воин, берсеркер, такой, какие существо­вали во времена моего отца.

— Я не воин.

— Если ты не воин, значит, мы никогда не видели воинов, — ска­зал Офети. — Это все твоя работа. Не успел я подумать о том, что­бы стать приверженцем твоего бога, как передо мной оказались не­сметные сокровища, а моих врагов изрубили на куски у меня на глазах. Господин Тюр никогда не бывал таким щедрым. Христос из­гнал его, как, по твоим словам, и должно было случиться. Отныне мы всегда будем служить только твоему Христу. Вот уж он поистине воинственный бог!

Жеан озирался вокруг, глядя на треснувшие копья, на тела с ши­роко раскрытыми глазами. Теперь он вспомнил, как сломал руку человеку с ножом и вцепился ему в горло. Он вспомнил крики во­инов, которые набросились на него с мечами и топорами. Он рас­швырял их в стороны, и они уже больше не поднялись.

Его выходка привлекла к нему все внимание бургундцев, пусть на мгновение, но этого хватило Офети, чтобы наброситься на вра­гов. После чего Жеан приступил к делу, вырывая у рыцарей копья, раздирая тела, кусая и убивая.

Жеан содрогнулся. Он убил христиан, и теперь душа его в вели­кой опасности.

Он поглядел на стоявших перед ним викингов. Теперь они каза­лись ему такими хрупкими, их кости были слишком тонкими для их тел, слишком ломкими, чтобы они могли свободно передвигать­ся. Ему вспомнилась недавняя картина. Человек, привязанный к ко­лонне, с погруженными в воду ногами, лицо которого искажено бо­лью, потому что жестокие пальцы рвут его плоть.

Кровь. Снова этот вкус, переполнявший его. Человек, которым он был, Жеан исповедник, испытывал отвращение к тому, что он сделал. Он напал на христиан, словно лев на мучеников в Колизее. Однако какая-то иная его составляющая, та его часть, которая жи­ла и бодрствовала на краю сознания монаха из аббатства Сен-Жермен, вовсе не считала случившееся чем-то ужасным. Стыд охва­тил его, затопил, а затем схлынул. Что он чувствует? Восторг. На память пришло Писание. Из Левита: «И будете есть плоть сы­нов ваших, и плоть дочерей ваших будете есть». И еще из Иоанна, евангелиста, имя которого носил сам Жеан: «Иисус же сказал им: истинно, истинно говорю вам: если не будете есть Плоти Сына Че­ловеческого и пить Крови Его, то не будете иметь в себе жизни». Он понимал, что его разум искажает смысл, что он неверно толку­ет слова Господа, однако теперь это уже не казалось важным. При осаде Самарии, оказавшись в невыносимых условиях, жители ели своих детей, и Господь их не наказал.

— Я не могу крестить вас. Не могу вас спасти.

— Обрати нас в свою веру.

Девочка рядом с ним смотрела на него. Жеан покачал головой.

— Найдите для этого кого-нибудь другого.

Он пошел вниз по долине к лошадям. Викинги последовали за ним. Их было девять. Двое погибших лежали в снегу. Их отнесли к свободным лошадям и положили поверх седел. Северяне хотели за­брать с собой своих мертвецов, чтобы почтить их как полагается. Же­ан подумал об останках монаха, своего собрата, которого выброси­ли, чтобы погрузить на лошадей сокровища. Ему хотелось, чтобы происходящее хоть как-то волновало его, но его ничто не волновало. Сил хватало только на то, чтобы сосредоточенно передвигать ноги.

Жеан сел на лошадь. Пот сражения начал высыхать на его коже. Бледная девочка сидела верхом впереди.

— Бросьте монаха здесь. У нас довольно богатств. Оставьте его, — проговорил Эгил, в глазах которого застыл страх.

Офети покачал головой.

— Он великий воин. Этот человек приносит удачу. Давайте луч­ше держаться его.

Жеан лишь кивнул и развернул лошадь, устремляясь к выходу из долины. Привязав тела товарищей к седлам, норманны галопом последовали за ним.

Прошло пять дней, они остановились у ручья, чтобы напоить коней.

— Слушай, монах, великий монах, омой нас во имя твоего бо­га, — начал Офети.

— Я не стану этого делать. — Жеан не ел уже несколько дней.

— Но почему? Когда мы шли сюда, ты только об этом и мечтал.

Жеан знал, что не станет крестить этих людей. Он пытался уй­ти от них, но они все равно шли за ним. Хотя девочка вела его, сам он не знал, куда идет и сколько времени займет путь. На севере ле­жат Франция и Фландрия, христианские земли.

Сколько времени прошло со дня бесчинства у подземного озе­ра? Почти неделя, а он пока еще не проголодался как следует. Но Жеан сознавал, что в один прекрасный день это случится, и голод будет таким, что он не сможет противиться ему. И обычная кухня не сможет ему помочь. Он ощущал в себе запах крови, знал, что ему снова потребуется человеческая плоть. Он задумывался о самоубий­стве, однако, помолившись, не получил от Господа наставления. Августин, ученый отец, говорил: «Итак, кто слышит, что убивать себя непозволительно, пусть убивает, коль скоро ему повелел Тот, приказаний Которого нельзя не исполнять» [19] . Фома Аквинский ука­зывал, что это величайший из грехов, «ибо в нем нельзя раскаять­ся». Теологи ясно высказались на этот счет. Каннибализм — мень­ший грех. Однако насколько ясно он рассуждает? Вроде бы все в порядке, однако теперь его распирало от собственной силы, ко­торая не давала спать, потому что он не устал, не давала есть, пото­му что он не был голоден. Мысли путались. Ясно было только од­но: он уже испытывал голод. Он проголодается снова.

Жеан следовал за ребенком. Зачем? Потому что девочка знала, куда идти. Если он не в силах совладать с жаждой крови, которая нарастает внутри него, он хотя бы может свести к минимуму свой грех. Если он пойдет на север, то будет убивать язычников. Имен­но поэтому, понял Жеан, он и отказался крестить викингов.

Жеан сидел у костра, дрожа от страха при мысли о голоде, кото­рый, как он знал, живет внутри него.

Глава сорок пятая
КРОВЬ НА ПЕСКЕ

Устье реки было огромным, оно раскинулось на много миль; утрен­нее солнце превратило небо в перламутр, а вода приобрела темно­зеленый оттенок. Рыбаки забрали свою лодку, сказав Элис и Леше­му, что неподалеку, в устье реки, есть аббатство и деревня, куда они могут пойти, — Сен-Валери. Их слова оказались правдой. Аббат­ство представляло собой ансамбль величественных строений из светлого камня. Оно возвышалось на длинном мысе на западе, вы­ходя фасадом на простор океана.