— У тебя будут неприятности, купец, — произнес темноволосый викинг.
— Ничего подобного, — возмутился Леший. — Мальчик просто защищался. За подобное не полагается платить!
— Я сам ненавидел этого гада, но в монастыре полно его братьев, — заметил еще кто-то.
— Он первый набросился на мальчика, парень вынужден был защищаться, — сказал темноволосый викинг.
Леший закатил глаза и обратился к Элис:
— Кажется, теперь начнется усобица.
— Я из рода Роберта Сильного, — сказала Элис, — и я больше не стану кланяться язычникам.
— На самом деле лучше бы ты поклонилась, — сказал Леший. — Жизнь бы тогда сделалась гораздо проще. Я вот кланяюсь. Смотри, это легко. — Он отвесил викингам вычурный поклон.
Элис поднялась, стряхивая с одежды песок.
— Делай как знаешь, но меч я оставлю себе. Они могут меня изнасиловать, могут убить меня, но хотя бы один, а может, и больше, заплатит за это жизнью.
— Госпожа, — сказал Леший, — когда ты станешь невестой Олега, ты будешь сидеть в великолепном тереме князя в Ладоге и перед тобой будут стоять заморские угощения и вина, лежать шелка, золото и жемчуга, вспомни тогда, как я служил тебе, как спасал и заботился о тебе здесь.
— Так ты хочешь продать меня ему в жены?
Купец улыбнулся.
— Это же твоя судьба, твое спасение. Разве не об этом твердил тебе волкодлак?
Элис убрала меч в ножны.
— Я пойду с тобой к их конунгу. Мы расскажем ему все как есть. За меня можно запросить большой выкуп, и, если у него есть хоть капля разума, он предложит мне свою защиту. Ты будешь переводить мои слова. Мне осточертело вверять себя твоим заботам.
— Я думаю, это очень и очень плохая идея, — сказал Леший.
Элис пристально поглядела на него.
— Ты торговец. Ты покупаешь и продаешь. А думать будут другие.
Леший понимал, что спорить с ней бесполезно, поэтому только
махнул рукой, проклиная свое невезение. Теперь уже неизвестно, получит ли он за труды хотя бы монетку, когда они прибудут в Ладогу. Однако он все равно должен сделать все, что только в его силах.
Он обернулся к темноволосому викингу:
— Ты не отведешь нас к Гьюки?
— Если пожелаешь. Все равно мне нечего делать на этом промерзшем берегу.
Они ушли с берега и двинулись по песчаной дорожке прямо к монастырю. В воздухе стоял запах готовящейся еды. Элис едва не расплакалась. Этот запах напоминал о детстве, когда они возвращались после многодневных походов по полям и рекам и вдыхали запах свежего хлеба, доносящийся из крепости. Ее все больше и больше притягивало прошлое, она то и дело погружалась в воспоминания, и странные ощущения охватывали ее, странные откровения приходили. Откуда она знает, что бурые водоросли, которые они сейчас топчут ногами, можно сварить и отваром смазывать больные суставы? И как получилось, что лицо того чудовища, Ворона, который преследует ее, предстало перед ней не изуродованным и изодранным, а здоровым и красивым? Мать Элис была еще жива. Однако она думала о другой женщине, видела ее перед странным низеньким домиком, крытым дерном; женщина сушила на солнце травы, и когда Элис попыталась вспомнить ее имя, на ум пришло только слово «мама».
Песчаная дорожка сменилась каменной, и скоро они очутились в монастыре. У двери была сложена огромная куча книг. Даны — она решила, что это даны, — сдирали с книг кожаные обложки, бросая исписанные листы на произвол стихий.
Признаков битвы не было видно: ни мертвых изрубленных тел, ни сгоревших крыш. Стоял приятный денек.
— Друг, — сказал Леший, — ты не позволишь мне самому сообщить Гьюки, что один из его воинов погиб?
— Не могу, — ответил викинг. — Если об этом сообщишь ты, его братья решат, что я знал, но промолчал. — Викинг поглядел на Элис. — И на вашем месте я бы вообще убрался отсюда подальше.
— Он считает, что нам надо бежать, — перевел Леший.
— Куда? — спросила Элис. — Я встречусь с судьбой лицом к лицу, какой бы она ни была.
— Да ты рассуждаешь прямо как варяги, — сказал Леший.
— Я и стану варягом, если ты все-таки довезешь меня до места, — сказала она.
— Да, но женой правителя, а не воином. Ты и убиваешь, как варяги, понадеемся, что хоть борода у тебя не отрастет.
Они вошли в открытые ворота монастыря, миновали короткий коридор и оказались во внутреннем дворе, на квадратной площади, окруженной крытой галереей. Из трубы кухни к холодному голубому небу тянулась струйка дыма. На земле лежали четыре кольчуги, здесь же валялись стеганые куртки, щиты и шлемы. Копья и луки стояли, прислоненные к стенам, а двое викингов сидели на солнышке, натачивая боевые топоры. Посреди площади спорил о чем-то с дюжиной викингов худощавый человек в золотистой тунике и голубой шелковой рубашке. Судя по тому, как внимали ему остальные, это и был Гьюки.
Викинги с топорами отложили точильные камни и все разговоры рядом с конунгом затихли, когда Элис с Лешим вышли из тени.
— Это рабы? — спросил человек, который, по мнению Элис, был Гьюки.
— Не знаю, господин. Вот этот уверяет, что знаком с тобой.
Конунг поглядел на Лешего.
— Вряд ли, — сказал он. — Откуда ты меня знаешь, восточный житель?
— Мы встречались в Альдейгьюборге, господин. Я Леший, купец, слуга князя Олега. Слава богам, благословившим меня на исполнение его желаний.
Конунг перевел взгляд с Лешего на Элис.
— А это кто?
— Не знаю, господин, но он только что оставил Бродира лежать мертвым на песке.
Один из воинов, окружавших конунга, громко вскрикнул и бросился к Элис с длинным ножом. Элис выхватила из ножен меч и развернулась к нему.
— Прекратите! — велел конунг. — Кюльва, ты мой родич и мой вассал, я приказываю тебе остановиться.
Викинг с ножом дергался взад и вперед, как будто удерживаемый невидимым поводком.
— Я имею право отнять у него жизнь, — заявил он.
— Нет. У тебя появится право отнять у него жизнь, если позволит закон. Или же у тебя появится право требовать вергельд, чтобы избежать усобицы. Ты слуга Олега, купец?
— Да, господин. Это же я, Леший, торгую шелком. Я продавал тебе рубашки.
Конунг кивнул.
— Вы, славяне, для меня все на одно лицо. Сколько я тебе заплатил?
— Всего по три монеты за рубашку, дешевле не бывает.
Конунг засмеялся.
— Так ты пришел требовать доплаты или хочешь вернуть мне деньги?
— Ни то ни другое, господин. Могу ли я поговорить с тобой наедине?