И неизвестно еще, чем бы все это закончилось, учитывая вспыльчивый и ревнивый характер его Маринки…»
* * *
— Скажи, что все-таки с тобой случилось? Ну, помимо того, что нашел блиндаж с мертвым немцем?
Марина пристально смотрела на Макса, а он делал вид, что разглядывает очередной сорняк, который только что выдернул из клумбы.
— Алё, гараж! — обратилась к нему снова жена. — Ты что, меня не слышишь?
Макс повернулся и нехотя ответил:
— Да ничего не случилось, честно слово! С чего ты взяла?
— С того, что вижу, — отрезала Маринка.
И опять занялась своим любимым делом — прополкой. Она с утра нагрузила нудной садовой обязанностью всю семью — и Макса, и Машку, а затем и сама впряглась. Полола сорняки на клумбе с упорством трактора и тщательностью китайца, возделывающего рисовое поле. И как бы между делом пыталась выяснить, что случилось с любимым мужем.
Макс же делал вид, что ничего не понимает. Хотя с тоской думал про себя — рассказать, наверное, все же придется. Только что и в каком объеме?
Женская интуиция — страшная штука, ее не обманешь, а как ей объяснить? Сказать правду? Что завел немецкие часы и оказался в 1942 году, да еще в теле немецкого лейтенанта? И она должна в это поверить?
Может, кто-то другой и поверил бы, но только не его Маринка. Она баба дотошная, обязательно потребует доказательства. А где их взять? Перенос происходит мгновенно, для наблюдателя со стороны — незаметно. И ничего оттуда не возьмешь с собой, ни одной вещи. Кроме информации, конечно. Но ее сегодня полно в Интернете. Жена недоуменно пожмет плечами и скажет — ну, ты и начитался, милый. Глюки начались…
Вот он и молчал, как партизан, тянул время. А Маринка на него потихоньку наседала. Упрямая женщина! Макс точно знал, что она рано или поздно его дожмет, вытянет всю правду, но пусть это случится как можно позже. После того как он выполнит свою миссию, спасет Эльзу и Марту. Тогда он, конечно, все расскажет, и тогда будь что будет…
Может, она поверит ему, а может, и вызовет «Скорую», чтобы отвезти любимого муженька в дурдом. Во имя его же блага. От Маринки всего можно ожидать — характер у нее твердый, почти нордический. Но это будет неважно…
Вот Макс и терпел коварные вопросы жены. Пока терпел. Он твердо решил дождаться ночи, когда жена уснет, завести часы и вернуться в 1942 год. По возможности быстро разобраться со всеми делами, спасти всех, кого можно, и сразу же обратно — в свое время. Но — уже навсегда, окончательно и бесповоротно. А немецкие часы разбить, чтобы не было больше соблазна.
Хватит ему метаться, прыгать туда-сюда, пора определяться. А выбор для него очевидный: у него есть Марина и Машка и, следовательно, обязательства пред ними. Значит, он должен навсегда остаться в двадцать первом веке. И забыть о другой жизни и той семье…
Но хоть бы еще раз встретиться с Эльзой, провести с ней еще бы одну ночь! Прощальную, самую сладкую. Макс замечтался и закрыл глаза, что не укрылось от бдительной Маринки.
— Что задумался, дорогой? — ехидно поинтересовалась она. — О любовнице мечтаешь? Может, со мной поделишься? Что за баба, где ты с ней познакомился, когда? Стоило оставить тебя одного — и вот, пожалуйста! Кобель несчастный!
— Какая любовница? — опешил Макс. — Ты, вообще-то, о чем?
— Ладно, не заливай, — встала руки в боки Маринка, — я все вижу! О бабе мечтаешь, конечно. Морда у тебя глупая, довольная, глазки прикрыл. Наверняка о той сучке мечтаешь!
Макс поморщился:
— Ну, ты сказала…
— Что, неправда? — взвилась Маринка. — Я все вижу! А вот о ком ты сейчас думал, а? На губах улыбочка, взор туманный…
— Исключительно о тебе, дорогая, — твердо ответил Макс. — У меня, кроме тебя, в этой жизни никого нет. Кроме тебя и Машки, конечно. Вот те крест на пузе!
И не соврал даже — у него действительно в этой жизни другой семьи не было. Да и не нужна она была ему — хватало одной-единственной, законной. А что касается другого времени…
Макс крепко обнял Маринку, та для вида немного поотбивалась, но потом позволила поцеловать себя и даже слегка потискать. Мир между супругами был восстановлен.
Макс еще раз чмокнул жену в щечку и побежал в дом — готовиться к вечерней рыбалке. Давно не сидел он с удочками на вечерней зорьке! А заодно в тишине можно подумать, как спасти Петера Штауфа. Следует по возможности предотвратить неизбежное, не изменяя при этом истории. Ни одно событие не должно пойти по-другому, все должно оставаться так, как было на самом деле. Непростая задача, но если очень напрячься…
Рыба клевала плохо — точнее, вообще не клевала. То ли совсем одурела от жары, то ли еще что… Макс с тоской смотрел на неподвижные поплавки и думал, как ему лучше справиться с поставленной задачей — изменить, ничего не меняя. Это посложнее, чем в известной пословице про целых овец и сытых волков…
Позади него послышался шум и из кустов вылез растрепанный, заспанный Леха-Дуреха — видно, кемарил в тенечке, спасаясь от дневной жары. Макс неожиданно ему обрадовался — тот был связующим звеном между двумя его жизнями. Единственным реальным доказательством того, что все, что с ним произошло, не выдумка, не горячечный бред. Только представить его в качестве живого свидетеля он не мог — кто же поверит Лехе, не раз и не два лежавшему в дурке?
— Садись, — кивнул Макс на травку и протянул Лехе сигареты. — Угощайся.
Тот отказываться не стал — с удовольствием затянулся куревом и благодарно кивнул:
— Спасибо, парень. Что, не клюет?
— Нет, — честно признался Макс.
— С утреца бы тебе надо, с самого раннего, — посоветовал Леха.
— Утром я буду уже в другом месте, — ответил Макс, — и в другом времени.
— А, ясно, — понял его по-своему Леха, — отпуск, значит, закончился, теперь снова на работу. К своим делам-обязанностям…
— Вроде того, — согласился Макс, — к обязанностям. Хотя очень мне не хочется…
Леха помолчал, посмотрел на воду, затянутую мелкой зеленой ряской, и спросил:
— Ты ведь муж Маринки, внучки Ивана Белоусова?
Макс кивнул — точно.
— Я Ваньку-то хорошо знал, — продолжил Лешка. — Настоящий был мужик, геройский! Мальцом удрал на фронт, воевал, почти до самого Берлина дошел. Вернулся через год после победы — весь седой, а ему ведь всего восемнадцать стукнуло. Учиться дальше не захотел, хотя и предлагали — на выбор любой техникум в Вязьме или даже педагогический институт в Смоленске. Поздно, говорит, мне науки учить, да и не по возрасту за партой с пацанами да девками сидеть. Он уже мужик был, настоящий, многое повидал… Иному на две жизни хватит. Пошел Иван Белоусов в трактористы, стал хорошо зарабатывать, женился, детей завел. А я у него в помощниках ходил, целых три года. Меня, как десять лет исполнилось, взяли на работу в колхоз. Жили мы тогда трудно — родителей не было, бабка одна, а нас, детей, двое — я и сестренка младшая. Вот я и вкалывал — ради картошки да зерна, что нам за трудодни давали. Иван мне многое про войну рассказал. С другими он делиться особо не любил, а вот со мной почему-то откровенничал. Правда, я не все тогда понимал, голова плохо работала — контузия после немцев сильная была. Да я тебе, кажись, говорил…