Макс кое-как привел себя в порядок (насколько это было возможно в полевых условиях) и добрался на попутке до села Сычевка, где находилось командование дивизии. Райцентр Карманово все же пришлось вчера сдать противнику…
Несколько километров по разбитым проселочным дорогам, превратившимся после дождя в сплошное грязное месиво, стали для него еще одним испытанием. Грузовик полз до Сычевки целых два часа. Приходилось через каждые сто метров вылезать из кабины и просить солдат вытолкнуть машину из очередной ямы. А также впрягаться самому… Наконец, забрызганный грязью по самый верх автомобиль, въехал на окраину села Сычевка.
Макс вылез, осмотрелся, почистил травой заляпанные рыжей глиной сапоги, одернул форму и пошел в штаб. На входе доложил дежурному офицеру о своем прибытии. Тот приказал посидеть в сенях — в штабе шло важное совещание.
Макс из любопытства заглянул внутрь избы, где проходил местный «совет в Филях» (дверь была чуть приоткрыта) и с удивлением обнаружил там не только все руководство дивизии во главе с генералом Байером, но и командующего 9-й армией генерал-полковника Моделя. Тот, как выяснилось, сегодня утром прибыл в дивизию, чтобы лично ознакомиться с обстановкой и решить, как и чем останавливать прорвавшиеся части Красной Армии. Макс застал самый конец его разговора с Байером:
— Если вам не удастся остановить прорыв, — резко рубил фразы Модель, — то наше положение станет катастрофическим. Русские подошли к самому Гжатску, их 20-я армия практически рассекла нашу оборону на две части, еще немного — и они разгромят 36-ю моторизованную дивизию. А это неизбежно приведет к окружению всего 46-го танкового корпуса и сильно осложнит положение 9-й армии. Мы попадем в огромный котел… Поэтому на вас, генерал, возлагается особая задача — во что бы то ни стало удержать свои позиции, не дать большевикам взять Гжатск. Вам понятно?
— Так точно, господин генерал-полковник! — ответил Байер.
— Поэтому никому никакой пощады, — жестко приказал Модель. — Никому и никакой — ни нашим собственным паникерам и трусам, ни пленным красноармейцам, ни местным русским. Давно пора понять, что идет война на уничтожение, нельзя жалеть ни себя, ни противника. Сообщите солдатам: при малейших пораженческих настроениях — немедленно трибунал и расстрел! Если надо — казните местных жителей, сжигайте дома, если есть признаки саботажа или неповиновения германскому командованию. Вешать всех, невзирая на возраст и пол — женщин, стариков, детей, кого угодно! А пойманных партизан и подпольщиков — в первую очередь!
Монокль в правом глазу Моделя злобно блеснул, он решительно стукнул кулаком по столу. Присутствующие офицеры вытянулись в струнку. Затем Модель общим кивком попрощался со всеми и быстро вышел из комнаты. Макс отпрыгнул к стенке — не хватало еще, чтобы его заметили. Генерал-полковник мельком взглянул на молодого лейтенанта в запачканной грязью полевой форме, но ничего не сказал. Вышел и сел в свою машину.
Генерал Байер задумчиво посмотрел в окно — видно, ему совсем не нравился последний приказ командующего. Наконец он заметил Макса и кивнул — проходите. Макс, как положено, доложил о себе и замер в ожидании приказа. Байер подождал, пока все офицеры покинут комнату, и сказал, как бы ни к кому не обращаясь:
— Солдаты не должны расстреливать солдат, а тем более пленных. На поле боя убивать — да, это понятно, война. Но казнить, и особенно мирных жителей, женщин и детей…
Байер помолчал, еще раз взглянул в окно, где в сопровождении бронемашин уезжал Модель, и лишь затем снова повернулся к Максу:
— Мне доложили о вашем героическом поступке, вы вывели батальон из окружения и спасли майора Хопмана. А еще раньше лично вынесли тяжелораненого лейтенанта Ремера. Что же, весьма похвально. Вы отважный и мужественный человек, настоящий солдат Рейха…
Макс хотел было возразить — вы слишком хорошо обо мне думаете, но генерал протестующе поднял руку:
— Нет-нет, не спорьте, я знаю, о чем говорю. Вы настоящий офицер, это видно. Я не первый год на войне и хорошо разбираюсь в людях, кроме того, за вас говорят ваши дела. Я читал про ваш подвиг, когда вы прикрыли собой своего фельдфебеля. И ваша награда, — генерал кивнул на Железный крест, украшающий грудь Макса, — абсолютно заслуженна. Я рад, что вы служите под моим командованием и готов доверить вам более высокую должность. Скажем, командира батальона. Что вы на это скажете?
— Это большая честь для меня, — вытянулся Макс. — Но, господин генерал, я лишь лейтенант… Считаю, что мне рано командовать батальоном, я не готов к этому. Уровень знаний и умений совсем не тот. К тому же должность командира роты меня вполне устраивает…
А про себя подумал: «Не хватало мне еще делать карьеру в вермахте. Так и до генерала дорасти можно, с такими темпами. А что? Командир батальона, затем — полка, а потом — и дивизии. Годика через два-три, как раз к концу войны, глядишь, корпус доверят или даже целую армию. Неплохо звучит — генерал-лейтенант вермахта Максим Соколов. Нет уж, увольте. Пусть Петер Штауф сам карьеру делает, если жив останется, конечно…».
Байер с любопытством взглянул на него:
— Скромность, конечно, вещь хорошая, но далеко не всегда. И уж точно не украшает боевого офицера. У русских, кстати, есть отличная пословица: «Плох тот солдат, который не мечтает стать генералом». Знаете, кто это сказал?
Макс кивнул:
— Так точно, знаю. Русский генералиссимус Александр Суворов, единственный главнокомандующий, не потерпевший ни одного поражения. Я изучал русскую историю и язык в Берлинском университете. До того как поступил в пехотное училище…
— Неплохо, — согласился Байер, — у вас отличная подготовка, Штауф. Что вызывает еще большее уважение к вам. Однако скажите — чем мне вас все-таки наградить? От должности командира батальона вы отказываетесь, Железный крест только что получили, причем из рук самого фюрера…
— Разрешите мне вернуться в Берлин и завершить лечение, — тут же нашелся Макс. — Полтора месяца назад у меня была тяжелая контузия, и во время отпуска я, по совету доктора Миллера, прошел обследование в берлинском госпитале у профессора Брюкера. Но полностью завершить его не смог — не хватило времени, пришлось возвращаться…
Байер задумался, Макс поспешил выложить последний, самый главный аргумент:
— Профессор Брюкер сказал, что может полностью избавить меня от тяжелых приступов головной боли. А то иногда как накатит — в глазах все темнеет, ничего не вижу, голова раскалывается. Не могу не то что людьми командовать, но даже и шагу ступить без посторонней помощи. Потом, конечно, немного отпускает, но… Вдруг случится во время очередной атаки и солдаты окажутся без должного управления? В самый ответственный момент боя. Что тогда? Мне необходимо завершить обследование, чтобы успешно воевать за нашего фюрера и Третий рейх! — добавил Макс для пущей убедительности.
Генерал Байер понимающе кивнул:
— Что ж, это меняет дело. Это весомый аргумент, чтобы я предоставил вам небольшой отпуск. Хорошо, возвращайтесь в Берлин и завершайте свое лечение. Двух недель вам, надеюсь, хватит?