— Дай я. — Узлы Паолу всегда слушались, с самого раннего детства, что завязать, что распутать. — Вот, держи.
Сай кивнула. Переплела косу, откинула за спину.
— Нет, не буду рассказывать. Показать лучше попробую.
— Так можно?! Что ж ты раньше…
— Раньше не нужно было, — оборвала шаманка. — Думаешь, так просто? Оттуда не все возвращаются.
По хребту пробежал холодок. Паола решительно распрямила плечи — аж в спине хрустнуло:
— Я не боюсь.
— Знаю, — сердито оборвала Сай. — Такие и не возвращаются, кто не боится. А ты и так все уйти норовишь, к этому твоему… Так что пообещай сначала, что вернешься.
— Думаешь, поможет? — Интересный способ бороться с притяжением смерти! — Просто обещание?
Шаманка прищурилась, взглянула откровенно оценивающе:
— А ты часто обманываешь?
— Ну-у… вроде нет… — Вспомнилась их с Гидеоном «союзническая» миссия у гномов, кончики ушей загорелись жаром стыда.
— Вот и пообещай. Вернуться, кого бы ты там ни увидела и что бы ни услышала.
— Ладно, — Паола пожала плечами, — обещаю. Я не собираюсь умирать, Сай. Не сейчас и не так просто.
* * *
Терпкий дым вился над жаровней, заполнял тесный закуток. Сай огородила постель Паолы кожаными занавесями, крепко зашнуровала края, чтоб ни щелочки не осталось. Паола лежала, прикрыв глаза, Сай сидела рядом, крепко сжимая ее ладонь.
— Я не сплю, — сказала Паола.
— И не будешь. Просто лежи.
Шаманка подбросила в жаровню щепоть сухой травы; каким-то образом Паола видела это, хотя глаз не открывала. Видела, как сгущается дым, как, треща в огне, съеживается трава… или нет, откуда трава, это свеча потрескивает, единственная свеча в полутемном пустом храме…
— Не проспи свой дар. — Старуха-предсказательница протягивает иссохшую худую ладонь, касается лба стоящей перед ней девчонки-заморыша лет девяти-десяти. — Давно не видела я таких, а ведь я помню, как короновался отец нынешнего императора. Скоро, дитя, тебя позовет твоя судьба. Не отказывайся, не бойся, иди смело. Долгий путь вижу перед тобой, дальние страны, чужие земли…
— А Зара-гадалка мне мужа-воина нагадала, — невпопад хвастается девчонка и тут же спохватывается: разве можно в святом храме о гадании! Вон и священник говорит, что у гадалки совета спрашивать — грех.
Но предсказательница только смеется. Гладит девочку по растрепанной голове:
— Будет и муж на том пути. Воин, а как иначе! Зара редко ошибается.
— А еще что будет? — осмелев, спрашивает девчонка.
— Как у всех, дитя, как у всех, кто не боится идти. Друзья и враги, битвы и смерти, победы и поражения. Много потерь и совсем немного приобретений, но таких, которые стоят заплаченной цены. Что, не понимаешь?
— Нет…
— Ничего. Я стара, дитя, и вот что я тебе скажу: мало толку в предсказаниях. Все, что нужно, — идти за своей судьбой и не бояться пути. Придет время, ты поймешь. Ступай, дитя, я устала.
— О-ола-а! — Мамин окрик святотатственно врывается в сумрак и тишину храма. — Где тебя бесы носят, шалопайка!
— Ступай. — Ладонь предсказательницы скользит по лбу девочки. — Благословляю тебя, дитя.
— Она хочет, чтобы сбылось, — вплелся в видение отрешенный голос шаманки. — Она видела много судеб, добрых и злых, но только один дар. Она думала о тебе, умирая, просила за тебя вашего бога. Ты помнишь ее?
— Да, — прошептала Паола. — Предсказание забыла, а ее помню. Я приходила к ней проститься, когда учитель Ольрик нашел меня и взял с собой. А она болела, и меня к ней не пустили.
— Смотри дальше.
Вьется дым, дымом пахнет воздух: за городской стеной костры, там стали лагерем воины императора. Последняя остановка перед дикими землями.
— Ола, значит? — Рядом с мамой, по-хозяйски утвердив ладонь на ее пышном бедре, незнакомый солдат, кряжистый, вислоусый, в красивом полосатом камзоле и широченных штанах. — А я Густав, будем знакомы. — Расправляет усы, хмыкает, приосанивается. — Какая-то ты, Ола, мелкая. Худая, костлявая, попадешь орку на зуб, он тебя и не распробует.
Девчонка смеется. Густав ей нравится, у него чуть хрипловатый голос, шалые бесовские глаза и незлая усмешка. И мама с ним рядом улыбается.
— Ты будешь моим папой? — ляпает Ола. Мама запрещает ей говорить такое чужим мужчинам, да Ола и сама не говорит давно уже, но…
Крепкие ладони подхватывают за бока, Ола довольно визжит: Густав сажает ее на плечо. Высоко! Она боится высоты, совсем немного, но боится, и потому крепко вцепляется одной рукой в воротник Густава, а другой — в его широкое запястье.
— Не трусь, — смеется он, — держу.
Так они идут до самого дома. Ола смотрит с высоты на знакомую до последнего камня улицу, но все кажется другим. Ей весело и уже почти совсем не страшно. Густав о чем-то тихо переговаривается с мамой; а у их крыльца, ссадив Олу на верхнюю ступеньку, садится рядом с ней и говорит:
— Я хочу быть твоим папой, кроха. И мамка твоя не против. Вот вернусь из похода, и… Будешь ждать?
— Да, — шепчет Ола и обнимает его крепко-крепко. От него густо пахнет лошадьми, кожей и дегтем, усы щекочут кожу, широкая ладонь осторожно, едва касаясь, гладит спину… С ним очень-очень-очень хорошо. — Буду, — повторяет Ола и добавляет: — Папа.
— Я его ждала, — шепчет Паола, — так ждала. Мы обе с мамой ждали. Нам сказали потом, его орки изрубили.
— Он стал тебе хорошим отцом, он так хотел дочку. — Голос Сай похож на шелест ветра в листве. — Ты знаешь теперь, он сдержал обещание. Вернулся к тебе и защищал тебя.
— Никогда больше, — шепчет Паола, — никогда не назову себя безотцовщиной. Никогда-никогда-никогда, слышишь, папа?
— А вот и третий. — Шаманка берет ее за плечи и разворачивает, слегка подталкивая… куда? К запаху дыма, к треску дров в очаге. — Третья.
Темная комнатушка, стол, сундук, полка с глиняной посудой. Женщина в темном платье, в накинутом на плечи пуховом платке, греет руки над очагом.
— Мама?..
Она оборачивается резко, роняя платок. Но — Паола понимает это сразу — не видит гостью. Вздыхает:
— Далеко моя Ола, а все кажется, что вот войдет.
— Она рада, что ты уехала, — шепчет Сай.
— Знаю.
— Нет, не знаешь. Она так радовалась, что ты в столице, что учишься, что никогда не будешь голодать. Она мечтала о лучшей жизни для тебя.
Губы женщины шевельнулись беззвучно, но Паола поняла, прочитала: «Благослови Всевышний мою Олу».
— Она любит тебя, — повторила Сай. — Слышишь, любит. Вот глупая, ну что ты ревешь.