Пора, подумал Пирууси, пуститься на хитрость. Он отбежал от запряженных оленями саней, которые пригнали, чтобы увезти убитых, сломал ветку, на которой еще оставались листья, и помахал ею в знак желания вести переговоры, опасливо ожидая выстрела из загадочного оружия, которое было пущено в ход норманнами.
* * *
Шеф увидел, что человек в кожаной куртке и штанах машет веткой, и даже в такой момент с завистью отметил прекрасно выделанную кожу – жены Пирууси много дней жевали ее, чтобы добиться такой мягкости. Он заметил опасливую готовность финна отскочить, отвел в сторону арбалет Фриты, сам сломал ветку и немного вышел вперед.
Финн стоял ярдах в десяти. Пока Шеф раздумывал, на каком бы языке с ним общаться, тот сам решил проблему, заговорив на чистом, хотя и отрывистом норвежском.
– Вы, – крикнул он, – зачем жечь? Зачем валить деревья, зачем снимать стариков? Вы их сожжете? Они вам не вредят.
– Зачем стрелять в нас? – ответил Шеф в том же духе. – Мы вам не вредим. Вы убили моих друзей.
– Вы убили моих друзей, – откликнулся финн. Уголком глаза Шеф отметил какой-то промельк, движение от дерева к дереву слева от себя. И справа от себя. Финн снова заговорил, стараясь отвлечь его внимание – пока другие окружали его с обеих сторон. Они пытались захватить заложника, а не вести переговоры. Может выйти неплохо, если они действительно попытаются. Если Шефу удастся отвлечь боем двух или трех из них, Кутред кинется ему на выручку. Берсерк может достаточно напугать финнов, чтобы они предпочли свободно пропустить отряд через свои земли. И конечно, не исключено, что он, Шеф, в этой стычке погибнет.
В лесу двигалось еще что-то. Не по сторонам, а прямо сзади ведущего переговоры финна. Позади себя тот оставил свои сани и двух впряженных в них оленей. Животные стояли спокойно, стараясь отщипнуть с земли комочек лишайника или мха. Но позади них явно был еще кто-то.
Шеф не поверил своим глазам, когда из-за карликовой березы появилась туша Эхегоргуна. Он не мог там прятаться. Комель дерева был от силы в один фут толщиной, едва ли толще, чем одна рука Эхегоргуна. И все же тот как ни в чем не бывало смотрел на Шефа, очевидно, желая сообщить о своем присутствии. Через мгновенье его уже там не было. В любом случае, недоумевал Шеф, много дней и недель они пересекали открытые пустоши, где видна каждая птица и травинка. Как Эхегоргун мог выследить их? Даже олени его не заметили. Они спокойно продолжали пастись.
Финн заметил целеустремленный взгляд Шефа.
– Хо-хо, – заухал он. – Старая шутка. «Оглянись, Пирууси, что там такое?» Я смотрю, а твои люди стреляют, стреляют.
Эхегоргун тихонько подошел к одному из пасущихся оленей, положил ему на голову свою огромную лапу и ласково свернул шею. Ноги оленя сразу подкосились, он завалился вперед, на мгновенье аккуратно придержанный Эхегоргуном. Тот подошел ко второму оленю, так ничего и не заподозрившему, и с той же ловкостью и неторопливостью свернул шею и ему.
А потом он исчез, растворился в тенях берез, будто его и не было, оставив как знак своего появления лишь двух мертвых животных.
Пирууси вдруг понял, что Шеф его не видит, и обернулся, словно ужаленный. Увидел двух своих оленей бездвижно лежащими на земле. Глаза его раскрылись, челюсть отвисла, он повернулся к Шефу с выражением ужаса и недоверия на лице.
Шеф отвернулся и выразительно посмотрел на подкрадывающихся к нему с обеих сторон финнов, крикнул Фрите с помощниками, чтобы держали тех под прицелом. Предостерегающе указал на приблизившихся арбалетчиков. Затем подошел к Пирууси, склонившемуся над своими мертвыми оленями.
– Как ты это сделал? – спросил Пирууси. Неужели старый Пехто, мошенник он или нет, был прав? Есть ли у этого странного человека с одним глазом и со старым копьем в руке какая-то колдовская власть?
Он ощупал сломанные шеи своих олешков, своих драгоценных бегунов, и снова спросил:
– Как ты это сделал?
– Я этого не делал, – ответил Шеф. – Но, понимаешь ли, у меня есть друзья в этих лесах. Друзья, которых ты не можешь увидеть, друзья, с которыми тебе лучше не встречаться. Ты ведь слышал о таких вещах?
Очевидно, слышал, поскольку финн стал нервно озираться, словно в любой момент позади него могло появиться неведомое существо и схватить его за глотку. Шеф подошел и ткнул его древком копья.
– Хватит стрельбы, – сказал он. – Хватит фокусов. Нам нужен очаг, еда. Дадим золото, серебро. Идем в Ярнбераланд. Ты знаешь Ярнбераланд?
В глазах Пирууси мелькнуло понимание, а также сомнение.
– Я покажу вам Ярнбераланд, – согласился он. – Сначала выпьем вместе. Выпьем… – По-видимому, он затруднялся подобрать слово. – Выпьем напиток видений. Ты, я и Пехто.
Шеф не понял, но кивнул.
Вечером следующего дня Пирууси приволок старику Пехто традиционные подношения: комок соли, мешок пахучего, наполовину прокисшего масла из оленьего молока, кровяные колбаски, щедро сдобренные салом, тщательно очищенную и пережеванную оленью кожу. Он не поскупился и приложил пару мягких сапожек с красными шнурками, чтобы завязывать сверху. Пехто осмотрел дары с отсутствующим, как и полагается, видом и дважды от них отказался. На третий раз он смахнул подарки в угол шатра и велел «старой карге» – своей жене, которой было уже больше сорока лет, – подойти и забрать их.
– На сколько человек? – спросил он.
– Для тебя и для меня. Для одноглазого чужака и его приятеля.
Пехто задумался. Это был самый приятный момент – отказать все равно было не в его власти, – но по крайней мере, Пирруси уважил его. И шаман решил не перегибать палку. Ведь принесенные подарки действительно были щедрыми – настолько щедрыми, что Пехто догадался о какой-то особой причине для такой щедрости.
– Приходи, когда стемнеет, – сказал он.
Без лишних слов Пирууси вышел. Он знал то, о чем старый шаман, при всем своем бахвальстве насчет способности видеть издалека и даже под землей, не догадывался – одноглазый, когда Пирууси потребовал плату за убитых оленей, снял с руки и без звука отдал золотой браслет. Правда, оленей он забрал, но такую ценность, как их шкуры, отдал Пирууси опять же без споров. Хотя Пирууси и не видел раньше золото, желтое железо, как его называли финны, но он прекрасно знал, как ценят его норманны, с которыми ему не один раз случалось торговать. За браслет такого веса он мог купить все свое племя вместе с потрохами, не говоря уж о паре оленей.
Однако пришелец оказался не совсем сумасшедшим. Когда Пирууси потребовал плату за двоих убитых соплеменников, тот лишь молча показал на своих убитых. Еще Пирууси заметил свирепый взгляд очень большого человека, который носил меч и шипастый щит. Умнее будет с таким воином, отмеченным духами, не связываться. В любом случае смерть оленей оставалась загадкой. Пирууси решил про себя, что одноглазый – могучий норманнский шаман, каких он раньше не видывал. Должно быть, шаман умел принимать разные обличья, и в одном из таких обличий, например в виде медведя, убил оленей, пока его человеческое обличье по-прежнему стояло перед Пирууси.