— Вполне возможно, — ответил Дегре. Гонтран встал и потянулся.
— Мне пора, Анжелика, а то мастер рассердится на меня. Послушай, сходи с мэтром Дегре в Тампль, повидайся с Раймоном. А я сегодня вечером побываю у Ортанс, хотя представляю себе, сколько грязи выльет на мою голову наша очаровательная сестрица. А вообще-то, повторяю, уезжай из Парижа. Но я знаю, ты упрямее всех мулов нашего отца.
— Как ты — глупее их всех, — отпарировала Анжелика.
Они вышли все вместе в сопровождении собаки Дегре по кличке Сорбонна. Прямо посреди улицы грязным ручьем текла вода. Дождь кончился, но воздух был насыщен влагой, слабый ветерок со скрипом раскачивал над лавками железные вывески.
— Прямо из воды! В скорлупке! — кричала находчивая миловидная торговка устрицами.
— Веселое настроение с утра! Душу греет, как солнце! — кричал разносчик вина.
Гонтран остановил его и залпом выпил стакан. Обтерев губы рукавом, он расплатился и, приподняв шляпу, попрощался с адвокатом и сестрой и слился с толпой, ничем не отличаясь от других ремесленников, которые в этот час тянулись на работу. «Хороши мы оба! — подумала Анжелика, глядя ему вслед. — Хороши наследники рода де Сансе! Меня довели до этого обстоятельства, но он, почему он сам захотел опуститься так низко?»
Испытывая некоторую неловкость за брата, она взглянула на Дегре.
— Гонтран всегда был странным, — сказала она. — Он мог бы стать офицером, как и все молодые дворяне, но ему нравилось только одно — смешивать краски. Мать рассказывала, что когда ждали его, она целую неделю перекрашивала в черное одежду всей семьи по случаю траура по моим дедушке и бабушке. Может, этим все и объясняется?
Дегре улыбнулся.
— Идемте, повидаемся с вашим братом-иезуитом, — сказал он, — с четвертым представителем этой странной семьи.
— О, Раймон — личность выдающаяся!
— Ради вас я надеюсь, что это так, графиня.
— Не надо больше называть меня графиней, — проговорила Анжелика. — Вы только посмотрите на меня, мэтр Дегре.
Она подняла к нему свое трогательное, совершенно восковое личико. От усталости ее зеленые глаза посветлели и приняли поразительный оттенок молодых весенних листьев.
— Король сказал мне: «Я не желаю больше слышать о вас». Вы понимаете, что это означает? Это означает, что графини де Пейрак больше нет. Я не должна больше существовать. И я уже не существую. Вы поняли?
— Я понял главное: что вы больны, — ответил Дегре. — Так вы подтверждаете свои слова, которые сказали мне в прошлый раз?
— А что я сказала?
— Что у вас нет ко мне никакого доверия.
— Сейчас вы единственный человек, кому я могу доверять.
— Тогда идемте со мной. Я вас отведу в одно место, где вас полечат. Вы не должны встречаться с грозным иезуитом, пока не придете в себя, не соберетесь с силами.
Он взял ее под руку и увлек в суетливую утреннюю парижскую толпу. Шум стоял оглушительный. Все торговцы уже высыпали на улицы, наперебой расхваливая свой товар.
Анжелика, как могла, старалась защитить свое раненое плечо, но ее то и дело толкали, и она стискивала зубы, чтобы не застонать.
На улице Сен-Никола Дегре остановился перед домом с огромной вывеской, где на ярко-синем фоне был изображен медный таз. Из окон второго этажа валили клубы пара.
Анжелика поняла, что адвокат привел ее к цирюльнику, державшему парильню, и уже заранее почувствовала облегчение при мысли, что сейчас погрузится в лохань с горячей водой.
Хозяин, мэтр Жорж, предложил им сесть и подождать несколько минут. Широко расставляя локти, он брил мушкетера и рассуждал о том, что мир — это бедствие для славного воина, истинное бедствие.
Наконец, передав «славного воина» ученику, чтобы тот вымыл ему голову — что было отнюдь не легким делом, — мэтр Жорж, вытирая бритву о свой передник, с услужливой улыбкой подошел к Анжелике.
— Так-так! Все понятно. Еще одна жертва любви. Ты хочешь, чтобы я немного подновил ее перед тем, как ты возьмешь ее себе, так, что ли, неисправимый юбочник?
— Тут дело не в этом, — очень спокойно возразил адвокат. — Эту молодую особу ранили, и я бы хотел, чтобы вы облегчили ее страдания. А потом пусть ее выкупают.
Анжелика, которая, несмотря на свою бледность, от слов цирюльника сделалась пунцовой, почувствовала полное смятение при мысли, что ей придется раздеваться при мужчинах. Ей всегда прислуживали женщины, а так как она никогда не болела, ее ни разу не осматривал врач, а тем более такой вот уличный лекарь-цирюльник.
Но прежде чем она успела сделать протестующий жест, Дегре, словно это совершенно естественно, с ловкостью мужчины, для которого женская одежда не представляет никаких тайн, расстегнул крючки на ее корсаже, затем развязал тесемку, поддерживавшую рубашку, и стянул рубашку вниз, до талии.
Мэтр Жорж склонился к Анжелике и осторожно снял повязку из пропитанной мазью корпии, которую Марикье наложила на длинный порез, оставленный шпагой шевалье де Лоррена.
— Хм! Хм! Все понятно! — пробурчал цирюльник. — Какой-то галантный сеньор счел, что с него запросили слишком дорого, и решил расплатиться «железной монетой», как мы это называем. Разве ты не знаешь, голубушка, что их шпагу надо держать под кроватью до тех пор, пока они не возьмут в руки свой кошелек?
— Что вы можете сказать о ране? — спросил Дегре.
У него был все такой же невозмутимый вид, в то время как Анжелика чувствовала себя ужасно.
— Хм! Хм! Ничего хорошего, но и ничего плохого. Я вижу, что какой-то невежественный аптекарь смазал ее разъедающей солоноватой мазью. Сейчас мы ее снимем и заменим другой, которая освежит и восстановит ткань.
Он подошел к полке и взял оттуда коробочку.
***
Анжелика страдала оттого, что сидит полуголая в этой цирюльне, где запах подозрительных снадобий смешивался с запахом мыла.
Вошел какой-то клиент, чтобы побриться, и, увидев Анжелику, воскликнул:
— Ну и грудки! Мне бы поласкать такие, когда взойдет луна!
Дегре сделал незаметный знак, и Сорбонна, лежавшая у его ног, бросилась к незнакомцу и вцепилась зубами в его штанину.
— Ой-ой-ой! Я пропал! — завопил тот. — Это же человек с собакой. Так, значит, эти божественные яблочки принадлежат тебе, Дегре, чертов бродяга!
— Уж не гневайтесь, мессир, — бесстрастно сказал Дегре.
— В таком случае, я ничего не видел и ничего не говорил. О, простите меня, мессир, и скажите своей собаке, чтобы она не рвала мои бедные поношенные штаны.
Дегре тихо свистнул, подзывая собаку.
— Я хочу уйти отсюда, — дрожащими губами проговорила Анжелика, неловким движением пытаясь натянуть на себя рубашку.