— Я вижу, мэтр, вы не обманываетесь насчет вашей корпорации.
— Я не обманываюсь ни на чей счет, отец мой.
— Правильно делаете, — одобрил Раймон де Сансе.
Затем он пообещал повидаться с некоторыми особами, имен которых не назвал, и заверил адвоката и сестру, что осведомит их о результатах предпринятых им шагов.
— Ты, кажется, поселилась у Ортанс?
— Да, — вздохнув, ответила Анжелика.
— Кстати, — вмешался Дегре, — мне пришла в голову одна мысль. Не могли бы вы, отец мой, пользуясь своими связями, подыскать графине, вашей сестре, моей клиентке, скромную квартирку в Тампле? Вы же знаете, ее жизнь по-прежнему в опасности, а в ограде Тампля никто не решится пойти на преступление. Всем известно, что герцог Вандомский, великий приор Франции, строго охраняет свою вотчину от всяких злоумышленников и всегда вступается за тех, кто попросил у него убежища. Покушение, совершенное на территории, где властвуют его законы, получит такую огласку, которая нежелательна никому. И наконец, графиня де Пейрак могла бы поселиться здесь под другой фамилией, что запутало бы следы. И добавлю еще — она немного отдохнула бы, а это так необходимо для ее здоровья.
— Ваш план представляется мне весьма разумным, — согласился отец де Сансе. Подумав, он вышел и вернулся с листком бумаги, на котором написал следующий адрес: «Вдова Кордо, хозяйка дома на Карро дю Тампль».
— Домик у нее скромный, даже скорее бедный, но у тебя там будет просторная комната, и ты сможешь столоваться у этой самой Кордо, в обязанности которой входит следить за домом и сдавать три или четыре свободные комнаты, которые там имеются. Я знаю, ты привыкла к большей роскоши, но, мне кажется, там ты будешь в тени, а это, как считает мэтр Дегре, для тебя необходимо.
— Хорошо, Раймон. — послушно ответила Анжелика и уже более горячо добавила:
— Спасибо тебе, что ты веришь в невиновность моего мужа и помогаешь нам бороться против несправедливости, жертвой которой он оказался.
Лицо иезуита приняло суровое выражение.
— Анжелика, я пощадил тебя, потому что твой несчастный вид возбудил во мне чувство жалости. Но не думай, что я проявлю хотя бы малейшую снисходительность к твоему мужу, который вел скандальный образ жизни и вовлек в него тебя, за что теперь ты очень жестоко расплачиваешься. И в то же время вполне естественно, что я хочу помочь своей сестре.
Анжелика уже раскрыла рот, чтобы возразить ему, но одумалась. Да, она уже научилась быть смиренной.
И все-таки до конца она не смогла сдержать свой язык. Когда они выходили, Раймон рассказал Анжелике, что их младшая сестра, Мари-Агнесс, благодаря его протекции получила должность, к которой все так стремятся, она — фрейлина королевы.
— Прекрасно! — воскликнула Анжелика. — Мари-Агнесс в Лувре! Я не сомневаюсь, что там она разовьется очень быстро и всесторонне.
— Госпожа де Навай особо занимается воспитанием фрейлин. Это очень милая дама, мудрая и благоразумная. Я только что имел беседу с духовником королевы, и он сказал мне, что королева требует от своих фрейлин безупречного поведения.
— Ты или слишком наивен…
— О, этого недостатка наши настоятели не прощают!
— Тогда не будь лицемером, — не выдержала Анжелика.
Раймон продолжал приветливо улыбаться.
— Я с радостью убеждаюсь, что ты осталась прежней, дорогая моя сестра. Желаю тебе обрести спокойствие в том обиталище, которое я указал тебе. Иди, я помолюсь за тебя.
***
— Да, замечательный народ иезуиты, — заявил Дегре, когда они вышли. — И почему я не стал иезуитом?
До самого квартала Сен-Ландри он философствовал на эту тему.
Ортанс встретила сестру и адвоката с откровенной враждебностью.
— Чудесно! Чудесно! — говорила она, всем своим видом показывая, какого труда стоит ей сдерживать себя. — Я замечаю, что после каждой отлучки ты возвращаешься все в более плачевном виде. И конечно, всегда в сопровождении мужчины.
— Ортанс, это же мэтр Дегре.
Ортанс повернулась спиной к адвокату, которого она не выносила, потому что он был плохо одет и слыл распутником.
— Гастон! — позвала она. — Идите-ка взгляните на свою свояченицу. Надеюсь, это излечит вас до конца дней ваших.
Мэтр Фалло де Сансе и прежде не одобрял поведения жены, но, увидев Анжелику, он в изумлении открыл рот.
— Бедное дитя, до чего вас довели!
В это время в дверь постучали, и Барба впустила Гонтрана.
Появление брата окончательно вывело Ортанс из себя, и она разразилась проклятиями:
— Чем же я так провинилась перед богом, что он наградил меня такими братом и сестрой! Кто теперь поверит, что наша семья и в самом деле принадлежит к старинному знатному роду? Сестра заявляется в каких-то обносках! Брат постепенно докатился до того, что стал простым ремесленником, теперь дворяне и буржуа могут называть его на «ты», могут ударить палкой!.. Надо было засадить в Бастилию не только этого ужасного хромого колдуна, но и всех вас вместе с ним!..
Анжелика, не обращая внимания на вопли сестры, позвала свою служанку, чтобы та помогла ей собрать вещи.
Ортанс замолчала, переводя дух.
— Можешь не стараться. Она ушла от тебя.
— Как это так — ушла?
— Очень просто! Какова хозяйка, такова и служанка! Ушла вчера с каким-то верзилой, который явился к ней, и нужно было слышать, какое у него произношение!
Ошеломленная Анжелика, чувствуя себя ответственной за эту девочку, которую она увезла из родного Беарна, повернулась к Барбе.
— Барба, не надо было отпускать ее, — сказала она.
— Разве я знала, сударыня? — захныкала Барба. — В эту девчонку словно сам дьявол вселился. Она поклялась мне на распятии, что это ее брат.
— Хм… Брат на гасконский лад. Там говорят «мой брат» про каждого, кто живет с тобой в одной провинции. Ну, что поделаешь! Мне хотя бы не придется тратиться на ее содержание…
***
В тот же вечер Анжелика со своим маленьким сыном перебралась в скромный домик вдовы Кордо на Карро дю Тампль — так называлась рыночная площадь, куда стекались торговцы птицей, рыбой, парным мясом, чесноком, медом, салатом, так как любой, заплатив небольшую сумму бальи, получал право торговать здесь, причем цену он мог назначить, какую ему заблагорассудится, никто его не проверял и не облагал налогом.
На рынке Тампля всегда было оживленно, многолюдно. Вдова Кордо, уже немолодая женщина, похожая скорее на крестьянку, чем на горожанку, сидела перед очагом, где едва теплился огонь, и пряла шерсть; она чем-то напоминала колдунью.
Но в комнате было чисто, приятно пахло свежим бельем, кровать казалась удобной, а выложенный плитками пол для тепла был устлан соломенными подстилками, ибо дело шло к зиме.