— Ну вот, теперь мы одни, — вдруг обернулся к ней принц. — Я не хочу ссориться с вами, мадемуазель, но вам придется ответить мне на несколько вопросов.
Его вкрадчивый голос испугал Анжелику еще больше, нежели его недавний гнев. В пустом будуаре она была совсем одна с этим могущественным вельможей, интригам которого она помешала, и поняла, что тем самым в какой-то степени стала их участницей, запуталась в них, как муха в паутине. Она попятилась и, прикинувшись простоватой крестьяночкой, пробормотала:
— Я не хотела сказать ничего плохого.
— Но почему же тогда вы придумали такую оскорбительную ложь, да еще выложили ее во всеуслышание за столом у дяди, которого, надеюсь, уважаете?
Она догадалась, что именно он хочет у нее выпытать, и стояла в нерешительности, взвешивая все «за» и «против». Она уже слишком много сказала, и, если сейчас станет утверждать, будто ничего не знает, ей просто не поверят.
— Я не придумала… я только повторила то, что слышала, — прошептала она.
— Мне сказали, что синьор Экзили очень умело приготовляет яды… А вот про короля я сама придумала. Конечно, не следовало этого делать, но уж очень я разозлилась.
Она неуклюже теребила конец своего пояса.
— Кто вам сказал это?
Анжелика призвала на помощь все свое воображение.
— Один … один паж. Только я не знаю его имени.
— Вы можете показать мне его?
— Могу.
Принц Конде подвел ее к двери, ведущей в залы. Она указала ему на пажа, который высмеял ее.
— Черт бы их побрал, этих сопляков, вечно они подслушивают под дверью! — пробурчал принц. — Как вас зовут, мадемуазель?
— Анжелика де Сансе.
— Послушайте, мадемуазель де Сансе, нехорошо повторять, да еще невпопад, слова, которых девочке вашего возраста не понять. Это может повредить вам и вашей семье. Я забуду об этом инциденте. Даже больше того, займусь делом вашего отца и посмотрю, не смогу ли я чем-нибудь ему помочь. Но кто поручится мне, что вы будете молчать?
Анжелика подняла на него свои зеленые глаза.
— Я умею так же хорошо молчать, когда со мной справедливы, как и отвечать, когда меня оскорбляют.
— Клянусь честью, когда вы станете женщиной, мужчины будут сходить из-за вас с ума! — проговорил принц.
На его лице мелькнула тень улыбки. По-видимому, он не сомневался, что девочка знает лишь то, в чем призналась ему. Человеку порывистому и легкомысленному, принцу Конде не хватало наблюдательности и умения разбираться в людях. Первый испуг миновал, и он решил, что все это обычные светские сплетни.
Принц привык к лести и был неравнодушен к женским чарам, и поэтому непритворное волнение этой девочки, сулившей стать настоящей красавицей, остудило его гнев. Анжелика заставила себя поднять на принца наивно-восторженный взгляд.
— Можно спросить вас? — сказала она простодушным тоном.
— О чем же?
— Зачем вы носите юбочку?
— Юбочку?.. Но, дитя мое, это же рингравы. Не правда ли, они — сама элегантность? К тому же скрывают обычные панталоны, которые неизящны и хороши только для верховой езды. А рингравы можно обшивать галуном и лентами. В них очень удобно. Разве в ваших краях их не носят?
— Нет. А для чего эти широкие оборки под коленями? — Это каноны, благодаря им икры выглядят тоньше и стройнее.
— И правда, — согласилась Анжелика. — Очень красиво. Я никогда не видела такого чудесного костюма.
— Да, поистине, говорите с женщинами о тряпках, и вы утихомирите самую злую фурию, — сказал принц, упиваясь своим успехом. — Но мне пора вернуться к своим гостям. Вы обещаете быть умницей?
— Да, ваше высочество, — с нежнейшей улыбкой ответила Анжелика, показав свои перламутровые зубки.
Принц Конде вернулся в залу и, подняв руку, словно. благословляя всех, успокоил тревожно гудевших гостей.
— Кушайте, кушайте, друзья мои. Все это выеденного яйца не стоит. Маленькая негодница сейчас извинится.
А сама Анжелика уже склонилась перед маркизой дю Плесси.
— Приношу вам свои извинения, сударыня, и прошу разрешить мне удалиться.
Маркиза не смогла вымолвить ни слова и лишь махнула рукой в сторону двери, что снова вызвало смешки.
А у двери опять поднялась какая-то суматоха.
— Где моя дочь? Где моя дочь? — громко вопрошал барон Арман.
— Мессир барон требует свою дочь! — насмешливо прокричал лакей.
Среди разряженных гостей и ливрейных лакеев несчастный барон напоминал большого черного шмеля, попавшего в паутину. Анжелика подбежала к отцу.
— Анжелика, ты сведешь меня с ума! — вздохнул отец. — Вот уже больше трех часов я в поисках тебя мечусь среди ночи между нашим замком, домом Молина и Плесси. Ну и денек, дитя мое, ну и денек!
— Уйдем отсюда, отец, уйдем скорее, прошу тебя, — сказала Анжелика.
Они уже вышли на крыльцо, как вдруг услышали голос маркиза дю Плесси.
— Минутку, дорогой кузен. Принц хотел бы с вами побеседовать по поводу таможенных пошлин, о которых вы мне говорили…
Дальнейшего Анжелика не услышала, так как отец с маркизом вошли в замок.
Она присела на последнюю ступеньку лестницы и стала ждать отца. Она вдруг почувствовала себя какой-то опустошенной — ни мыслей, ни желаний. Маленький белый грифон подошел к ней, обнюхал ее ноги. Она машинально погладила его.
Когда барон де Сансе снова вышел из замка, он прежде всего схватил дочь за руку.
— Я боялся, что ты снова удерешь. Ты просто чертенок. Принц Конде наговорил мне такие странные комплименты в твой адрес, что я уже подумывал, не извиниться ли мне за то, что я произвел тебя на свет.
***
Немного позже, когда они тряслись в темноте на своих неторопливо семенящих коне и муле, барон де Сансе, покачав головой, снова заговорил:
— Не пойму я этих людей. Сначала над моими словами смеются. Маркиз с цифрами в руках доказывает, насколько ему живется труднее, чем мне. Меня отпускают, даже не предложив промочить горло стаканом вина, а потом ни с того ни с сего догоняют и дают обещание сделать все, что я захочу. Как заверил меня его высочество, уже с будущего месяца я получу освобождение от таможенных пошлин.
— Тем лучше, отец, — тихо проговорила Анжелика.
Она слушала доносившуюся из темноты ночную песнь жаб — верный признак близости болот и, следовательно, их старого замка. И вдруг ей захотелось плакать.
— Как ты думаешь, маркиза дю Плесси возьмет тебя к себе в фрейлины? — спросил барон.
— О нет, не думаю, — сладким голоском ответила Анжелика.
Поездка в Пуатье осталась в памяти Анжелики скорее как нечто мучительное, сплошная тряска. Для столь торжественного случая была починена старая карета, куда усадили Анжелику, Ортанс и Мадлон. Мулами, запряженными в карету, правил конюх. Раймон и Гонтран сопровождали карету верхами на великолепных чистокровных лошадях, которых им подарил отец. Говорили, что при новых иезуитских коллежах есть конюшни, где юные дворяне могут держать своих лошадей.