Я ехал вместе с домициусом Биканером во главе 17-го Уланского полка, усиленного моими Красными Уланами. Нас также поддерживал 20-й полк Тяжелой Кавалерии. Я собирался быстро пройти через город, захватить понтонные мосты и закрепиться на противоположном берегу.
Узкие, извилистые улочки Иртинга, стиснутые лепящимися друг к другу домами, — идеальное место для засады, но я не собирался попадать в ловушку. Разделившись на несколько колонн, мы рысью двинулись по параллельным улицам к реке. В моей колонне находились Красные Уланы, домициус Биканер со своим штабом, а также эскадроны Пантеры и Тигра из 17-го полка.
На мне были нагрудник со стальным наплечником на правой руке, открытый шлем и небольшой круглый щит на левом запястье, а также тяжелые кожаные сапоги с наколенниками. Вооружение состояло из прямого обоюдоострого меча и кинжала, давным-давно подаренного мне Йонгом и с тех пор не раз спасавшего мне жизнь. У меня не было флажка с гербом. Я хотел бы взять с собой что-нибудь, принадлежащее Алегрии, но у меня на память о ней не осталось ничего.
Мы выехали на пустынную площадь, и тут над мостовой начал клубиться дым, словно воспламенился булыжник, которым она была вымощена. Лошади заржали, люди испуганно закричали, солдаты потеряли друг друга из виду. Вдруг дым исчез, и мы увидели, что противоположный выход с площади завален массивной баррикадой, а на крышах соседних домов полно людей. Одни были вооружены луками со стрелами, другие швыряли в нас камни. Мы попали в западню — давным-давно, вовремя восстания в Никее, Товиети таким образом уничтожили целый эскадрон Золотых Шлемов.
Схватив лук, привязанный к седлу, я быстро натянул тетиву и достал из колчана стрелу. Пролетевший у меня над головой дротик нашел свою целью. Отыскав взглядом на крыше стрелка, я всадил ему в грудь стрелу. На нас дождем сыпались дротики и стрелы, со звоном вышибавшие искры из булыжника или находившие своих жертв. Кричали раненые люди и лошади. Я пустил вторую стрелу, и еще один майсирец свалился кубарем с крыши навстречу своей смерти. Тут открылись двери соседних домов, и на площадь высыпали майсирцы, вооруженные длинными ножами и баграми. Один человек стаскивал своим крюком солдата с лошади, другой приканчивал его ножом.
Повесив лук на седло, я выхватил меч. Перерубив древко тянущегося ко мне багра, я ответным движением снес нападавшему голову. Ко мне бросился детина с ножом, пытаясь вспороть брюхо Каземата. Я пнул его ногой в лицо, а жеребец добил упавшего копытами. Кто-то крикнул: «Трибун!» Я машинально пригнулся, и у меня над головой просвистела стрела. Тотчас же вторая стрела, ударившись в чьи-то доспехи, отскочила и впилась на полдюйма мне в руку. Не обращая внимания на боль, я выдернул стрелу, обливаясь кровью.
На площадь выбегали все новые и новые майсирцы. У меня мелькнула мысль — откуда, черт возьми, они берутся? И вдруг совершенно случайно я кое-что увидел. Пущенный мимо цели дротик полетел в баррикаду, но вместо того, чтобы вонзиться в дерево, прошел сквозь нее.
— Галопом на баррикаду! — крикнул я.
Команда была совершенно глупой, но уланы, привыкшие беспрекословно выполнять любое приказание, пришпорили коней.
Я приготовился спрыгнуть с Каземата перед этой преградой, имеющей магическую суть, но мне не пришлось это делать — высокая баррикада растаяла словно дым, и путь вперед оказался свободен. Мы галопом промчались с площади, и тут я увидел на крыше дома человека, воздевшего руки к небу и распевающего заклинания. Я потянулся за луком, но Курти оказался гораздо проворнее меня, и стрелок он был превосходный. В грудь майсирского колдуна вонзилась длинная серая стрела. Взвыв от боли, он потянулся было к ней, но умер до того, как его пальцы прикоснулись к оперенному древку.
Мы очутились на другой просторной площади, и я приказал Биканеру дать команду остановиться.
— На крыши! — крикнул я. — Убивайте всех чужих. Солдаты вышибли двери, и лучники побежали по лестницам наверх. Когда мы поднялись на крыши, наши враги оказались перед нами как на ладони. Засвистели стрелы, поражая крестьян — и затесавшихся среди них чародеев.
Мы вернулись назад тем же путем, что вошли в город, очищая дом за домом. Уланы — не пехотинцы, но моя прихоть захватить первыми этот паршивый городишко вынудила нас в тот день сражаться в пешем строю. Вскоре к нам присоединились гвардейские и пехотные полки и сражаться стало проще. И все же приходилось драться за каждую улицу, за каждый дом. Мне доводилось участвовать в более тяжелых уличных боях, но и в Иртинге нам пришлось очень несладко. К вечеру город оказался полностью в наших руках, но 17-й Уланский полк потерял убитыми около двухсот человек — почти половину тех, кто оставался в нем на тот момент. Среди погибших был Маных, храбрый воин, пересекший вместе со мной горы по пути в Джарру. Это жгло сердце больнее, чем рана от стрелы, попавшей мне в руку.
К счастью для нас, мы не стали задерживаться в Иртинге, ибо едва последние отряды пересекли реку Анкер, как началась буря. Ветер поднял громадные волны, разметавшие понтоны, река вышла из берегов, словно в весеннее половодье. Если бы мы не успели переправиться, потери были бы огромными. У майсирцев очень сильная магия, но на этот раз они чуть опоздали.
Переправившись через Анкер, мы остановились среди обширных полей, чтобы отдохнуть и набраться сил, ибо впереди были страшные Киотские болота. Я как раз закончил жертвоприношения Сайонджи, прося ее дать Маныху в следующей жизни счастье, и тут ко мне пришел с одним любопытным предложением Йонг.
Выругав себя за то, что мне самому не пришла в голову эта мысль, я посоветовал Йонгу немедленно отправиться к императору. Йонг не умел выражать свои мысли словами — он был солдат, а не дипломат. В отличие от Мерсии Петре, он не был и теоретиком. Но сейчас он говорил с таким пылом, что его глаза горели от возбуждения. Йонг настолько завелся, что без разрешения схватил со стола стакан и, налив бренди из графина самого императора, осушил его залпом, после чего наполнил стакан снова.
По мнению Йонга, императору следовало объявить всех майсирцев свободными. Освободить крестьян от рабской зависимости землевладельцу, освободить аристократов от долга королю, накопившемуся за многие поколения. Дать всем желающим право стать нумантийцами, распоряжаться своей собственной землей, уходить из деревни в города. Разрешить заниматься любой торговлей. Сказать женщинам, что они не обязаны оставаться в браке, если не хотят того. Провозгласить отмену всех сословных привилегий, кроме тех, что дарует новый повелитель, император Лейш Тенедос.
— Это заставит майсирцев задуматься, — закончил Йонг. — После чего надо будет разрешить им служить в нашей армии. Черт побери, лучше объявить обязательную воинскую повинность. Байран занимается тем же самым, так что майсирцы не будут особо возражать. Это поможет нам избавиться от проклятых бандитов, вцепившихся нам в задницу, и восстановит силы армии. Пусть с партизанами воюют их сородичи, лучше нас знающие, где те могут скрываться.
Могу поручиться, майсирцы будут воевать на совесть, ибо я со своими разведчиками видел в деле их охотников, лесорубов и других бродяг, и они мне понравились. Надо только держать с ними ухо востро, не забывая о том, что их все время тянет на мелкие подлости. Я уверен, ваше величество, что мы без труда захватим Майсир руками самих майсирцев.