Тебе придется учить их, что они принадлежат к сильным мира сего и вольны распоряжаться жизнью и смертью своих людей, что бы там ни говорили законы далекой Никеи. Праэн пытается показать тебе, чем ты должен стать!
Посмотрев на свою жену, я увидел огромную пропасть, пропасть идей, воззрений, жизненных ценностей, обусловленную нашим несоизмеримым общественным положением, властью, богатством. Эту разделяющую нас пропасть я никогда не смогу понять, признать, преодолеть. От моего гнева не осталось и следа, и внезапно я, к своему изумлению, поймал себя на том, что мне хочется плакать.
По столице ходило все больше слухов насчет майсирцев: как они жестоко обращаются с бедными; как под каблуком солдатского сапога стонут покоренные земли; как они осквернили нашу единую религию человеческими жертвоприношениями и надругательством над девственницами; каким порокам и разврату предается правящий класс Майсира, в первую очередь король Байран, — и так далее, и так далее. Не имеет смысла повторять и пересказывать эти глупые вымыслы, обычную попытку очернить перед началом войны будущего врага.
На густонаселенную приморскую провинцию Гермонасса, расположенную к западу от Дары, обрушилась беда: эпидемия чумы. Человек просыпался утром, терзаемый приступами кашля. Затем у него начиналась лихорадка, сопровождаемая резкими болями в области живота. Далее следовали кровотечение, конвульсии, и к вечеру жертва умирала. Все, общавшиеся с заболевшим, также заражались и, как правило, умирали. Считанным единицам удавалось выздороветь, но, оправившись от болезни, они жалели о том, что остались в живых.
Сегодня чума наносила свой удар здесь, на следующий день в десяти шагах отсюда, а еще через день в противоположном конце провинции. Ничто не могло остановить болезнь. Гермонассу охватила паника, быстро перебросившаяся через границу в соседнюю Дару и докатившаяся до Никеи. Все со страхом ожидали прихода чумы. Многие бежали из столицы, спасаясь от неизлечимой напасти. Но чума так и не перекинулась за границы Гермонассы; по-видимому, с нее хватило разорения одной провинции.
Следом за ней пришла еще более страшная болезнь — эпидемия глупости и некомпетентности. Глава провинции Гермонассы вместе со всем своим окружением умер в первые дни чумы. Пришедшие на смену случайные люди оказались не готовы взвалить себе на плечи такой груз ответственности за управление провинцией. Лекарства, направленные в провинцию по приказу Тенедоса, расхищались или исчезали бесследно. Колдунов и лекарей задержали дожди, размывшие дороги, и караванщики, отказывавшиеся ехать в Гермонассу, несмотря на самые щедрые посулы и самые страшные угрозы.
Нумантия всем сердцем откликнулась на беду, направив в пострадавшую провинцию провиант, одежду и рабочих. Но до Гермонассы, похоже, не доходило абсолютно ничего. Зерно гнило на складах или портилось в дороге. Одежда посылалась куда-то в другую сторону, где ее следы терялись. Даже императорские декреты игнорировались или выполнялись спустя рукава, и Тенедос бесился от собственного бессилия.
Гермонассу захлестнули беспорядки и массовые волнения, и я был вынужден ввести в провинции чрезвычайный режим. Даже армия оказалась поражена этим бичом некомпетентности, и закаленные в боях части рассыпались, словно нестройные ряды новобранцев, впервые увидевших неприятеля. Офицеры неправильно истолковывали приказы, подчинялись им скрепя сердце или вовсе отказывались повиноваться.
Отобрав лучших домициусов — старых служак с сердцами твердыми как камень, — я направил их в войско с приказом любыми средствами восстановить порядок. Безудержная жестокость принесла свои плоды, и пришедшие в себя армейские части были переброшены в Гермонассу.
Постепенно эпидемия прекратилась, осталась в прошлом. Однако чума унесла жизни более полумиллиона нумантийцев. Мы принесли жертвы всем богам, в том числе внушающей ужас Сайонджи, но ни одному прорицателю не удалось выяснить, кто наслал на нас это проклятие, чем Нумантия и Гермонасса заслужили такую страшную кару.
Никто не знает этого и по сей день. Никто, кроме меня; и мне потребовалось много времени, чтобы найти разгадку ужасной тайны.
Наконец из Майсира пришло кое-что более достоверное, чем слухи. Король Байран выслал из страны трех членов нумантийского посольства в Джарре за шпионскую деятельность. В ответ император Тенедос закрыл все майсирское посольство, и его сотрудников сопровождала до границы вооруженная охрана.
Охваченный любопытством, я поехал посмотреть на отъезд майсирцев. Последним уезжал сам посол, барон Сала.
Подойдя к небольшому флагштоку, он лично спустил флаг Майсира. Его подчиненные склонили головы. Аккуратно свернув флаг, как поступают с армейскими знаменами, посол направился к своей карете.
Увидев меня, он остановился. Наши взгляды встретились. У барона был усталый, измученный вид. Ни он не поздоровался со мной, ни я с ним. Барон Сала сел в карету, лакей, закрыв за ним дверцу, вскочил на запятки, и экипаж тронулся.
Литавры войны звучали все громче.
— Я жду, — весело заметил император, — что твоя гвардия произведет на меня впечатление, но не слишком потрясающее.
Было тепло. Сезон Туманов подходил к концу, вот-вот должен был начаться Сезон Пробуждения. Ласковый ветерок трепал бороду Тенедоса и мои распущенные волосы.
Мы стояли на носу только что спущенного на воду быстроходного корабля «Канан», несущегося на всех парусах к Амуру, где нам с императором предстояло присутствовать на первых полномасштабных боевых учениях Первого корпуса Имперской гвардии.
— Моя гвардия? — переспросил я.
— Разумеется, сейчас это твоя гвардия, — сказал Тенедос. — Я готовлюсь к худшему. Вот если все пройдет хорошо, если корпус будет действовать как отлаженный часовой механизм, он станет моей гвардией. Разве ты еще не знаком с армейской иерархией, не разбираешься, в какую сторону течет дерьмо?
— Кстати, а кто будет играть роль противника? — спросил император.
— Новобранцы, прошедшие курс начальной подготовки, объединенные во временные части, — объяснил я. — Офицеров и уоррент-офицеров я набрал из двух полков разведчиков Йонга.
— Не представляю себе, как этот необученный сброд сможет оказать серьезное сопротивление элитным частям.
— Если честно, ваше величество, от новобранцев никто ничего и не ждет.
— Вот как?
— Впервые объезжая коня, опытный всадник не рвет ему рот в кровь уздечкой, — сказал я. — Я хочу, чтобы гвардейцы ушли с первых маневров, гордые сознанием того, что чему-то научились. Ну, а потом наставники Петре покажут, чему им еще предстоит выучиться.
— Хорошо. Очень хорошо, — усмехнулся император. — Тогда настоящее сражение научит их, что они, в конце концов, абсолютно ничего не знают.
Грустно усмехнувшись, я кивнул.
— В таком случае, через три дня твоя гвардия станет моей гвардией, — сказал император.