Один раз мы разбили лагерь неподалеку от торгового каравана, и я перед ужином отправился поболтать с купцами. Подобно всем торговцам на свете, они очень осторожно следили за своими словами даже в простом разговоре с незнакомым человеком, к тому же военным. И все же мне удалось кое-что разузнать о здешних краях, что помогло мне заполнить белые пятна на мысленной карте, которую я составлял у себя в голове. Кроме того, не скрою, мне было приятно провести какое-то время с людьми не в форме. Я вернулся в наш лагерь с маленьким подарком для Алегрии. Это была заколка в виде котенка, пытающегося поймать бабочку, выкованная из различных золотых сплавов. В ней присутствовали все оттенки благородного металла — желтый, красный, белый. Если подержать заколку на ладони, котенок приобретал окраску настоящего животного и начинал прыгать и мяукать, но ему так и не удавалось поймать игривое насекомое, кружащееся у него над головой. Когда я протянул заколку Алегрии, у девушки на глаза навернулись слезы. Я спросил, в чем дело, — подарок был относительно дешевый, а заключенная в нем магия не шла ни в какое сравнение с теми чудесами, которых Алегрия насмотрелась, общаясь с сильными мира сего.
— Это первая вещь, которая будет моей, — сказала девушка. — По-настоящему моей.
— А как же твои наряды, драгоценности?
— Это все принадлежит королю Байрану. Или ордену далриад. Мои они до тех пор, пока я с вами. — Алегрия шмыгнула носом. — Прошу прощения, мой господин. Я не собираюсь все время лить слезы, словно дождевая туча. Но...
Она умолкла.
— По-моему, уже давно пришло время забыть о словах «мой господин», — быстро заметил я. — Как насчет «Дамастеса»?
— Хорошо. Дамастес.
Алегрия собралась было что-то добавить, но осеклась и уставилась на котенка, резвящегося у нее на руках.
Чаще всего мы останавливались на сельских постоялых дворах, что давало мне возможность бродить по улицам и разговаривать с местными жителями. Торговцы, ремесленники и вообще представители среднего сословия встречались в деревнях нечасто; мало было среди крестьян и людей зажиточных. В основной своей массе они были грязными, жизнерадостными, дружелюбными и в высшей степени религиозными. Но солдаты, набиравшиеся преимущественно из крестьян, к своим бывшим собратьям относились с презрительным высокомерием.
Вот два примера этого, оба следствия одного и того же случая. Как-то раз мы были вынуждены искать укрытия от непогоды во дворе одного крестьянина. Мы поставили свои шатры рядом с его убогим сараем. Крестьянин угостил нас свежим молоком и двумя цыплятами, а также горсткой сушеных овощей, из которых мы сварили жидкий суп. На следующее утро радушный крестьянин вышел нас провожать. Я понял, что никто не собирается заплатить ему за ужин, каким бы скромным он ни был. Торопливо выйдя из кареты, я подошел к крестьянину и вручил ему три золотых. Тот забормотал бессвязные слова благодарности, еще больше смутив меня.
Мы тронулись в путь. Не знаю, что подтолкнуло меня на этот поступок, — возможно, я увидел что-то краем глаза и у меня в подсознании поселились подозрения. Так или иначе, после того как мы отъехали от деревни где-то на милю, я крикнул, приказывая каравану остановиться, и попросил у шамба Филарета коня. Мне нужно было возвратиться в деревню, где я кое-что забыл. Филарет предложил отправить туда одного пыдну, но я отказался. Карьян, успевший слишком хорошо меня узнать, скептически усмехнулся, сердясь, что я затеял какую-то глупость и не беру с собой сопровождение. Вернувшись галопом назад, у самой деревни я пустил коня шагом. Приблизившись к дому нашего хозяина, я услышал громкие крики. Бесшумно соскочив на землю, я выхватил меч и побежал вперед.
Три солдата из нашего отряда, один калстор и два деваса, привязали крестьянина к огромному колесу его собственной арбы. Калстор держал в руке импровизированный кнут, сделанный из расплетенной веревки с завязанными на концах узлами.
— Или ты скажешь нам, где твое золото и серебро, или покажешь нам свои кости! — крикнул он.
Снова свистнул кнут.
Наверное, эта троица была назначена в дозор. Негодяи решили, что успеют совершить свое злодеяние и догнать отряд, прежде чем их хватятся. Я пробежал через двор и приблизился к ним, и только тогда они услышали мои шаги. Я ударил калстора по затылку рукояткой меча, и он, обмякнув, рухнул на землю. Два деваса, увидев обнаженное лезвие, закричали от страха.
— Немедленно освободите его!
Солдаты бросились выполнять мое приказание. Разрезав веревки, один из них обернулся, сжимая нож в руке. Прежде чем его мысль успела оформиться в действие, я всадил ему в руку четыре дюйма стали.
— Принесите длинную веревку, — распорядился я.
Девасы притащили кусок длиной около пятидесяти футов. Сделав три петли на расстоянии пять футов друг от друга, я накинул их на шеи солдат. Крестьянин бормотал что-то насчет «милосердного повелителя» и «великого отца», однако это я был перед ним в долгу. Дав бедняге еще несколько золотых, я взял веревку за длинный конец и поспешил вдогонку за караваном. Коня я пустил быстрой рысью, так что негодяям приходилось бежать. Они то и дело спотыкались и падали в раскисшую от дождей колею. Я останавливал коня не сразу, протаскивая извивающихся и брыкающихся людей по земле, и лишь потом давал им возможность подняться на ноги. Когда мы догнали наш маленький отряд, вся троица превратилась в огромные комки грязи.
Филарет захотел знать, в чем дело, но я, не сказав ни слова, лишь бросил ему конец веревки, вернул пыдне его коня и сел в свою карету. Не знаю, что сталось с тремя неудавшимися ворами, но, по-моему, больше я их не видел.
Далеко не все майсирские военные были идиотами и негодяями. Во время переправы через реку, от дождей вышедшую из берегов, одного солдата сбросило с лошади и потащило вниз по течению. Не раздумывая ни секунды, четверо девасов нырнули следом за ним. Первого мы так и не нашли, и из четверки храбрецов трое тоже утонули.
Это был благородный поступок, но шамб Филарет ни словом не обмолвился о подвиге трех солдат.
Попросив его подождать минутку, я произнес краткую молитву, обращенную скорее не к богам, а к другим майсирским солдатам. Затем мы продолжили путь, и вскоре шум реки, только что забравшей жизни четырех человек, замер вдали.
Преодолев около двух третей расстояния от границы до Джарры, мы достигли реки Анкер. Этот водный поток, текущий с востока за запад, имеет ширину больше двух миль. Однако для торговых сообщений эта река как транспортная артерия не имеет никакого значения; кроме того, она очень мелкая, так что судоходна только для небольших лодок. Здесь, в районе города Сидор, река разветвляется на много мелких рукавов, разделенных песчаными отмелями и мелкими островами. На некоторых островках ютятся убогие рыбацкие деревеньки.
Через Анкер переброшены два длинных моста, расположенных на расстоянии двадцати ярдов друг от друга. Каждый сделан из дерева, обнесен невысокими перилами и имеет в ширину около тридцати футов. Деревянные настилы проложены от острова к острову. По словам Филарета, нередко во время весеннего половодья один или несколько таких настилов смывает вода, и движение замирает на много недель; тем же, кто следует по неотложным делам, приходится добираться до уцелевших настилов на лодках.