Так был положен конец легенде, придуманной для Свени полицейскими. Только максимум тупости, который она предполагала в адаптантах, позволил ей продержаться два месяца. Ведь никто не станет оберегать себя от опасности прослыть стопроцентным дебилом в глазах оппонента. Такой прием позволил Свени протянуть два месяца. Но не триста дней.
— Но зачем все-таки надо было лгать? — спросил Свени. — Они ведь спешили нас убить, как только появится возможность сделать это, не повредив купола и его оборудование. Какая им разница, что мы станем думать?
— Пытка, — мрачно сказала Майк, выпрямившись и сомкнув пальцы вокруг ограждения, словно птица, севшая на ветку. Она смотрела на далекую горную гряду на другой стороне Впадины. — Они хотели заставить вас думать, что все, к чему стремились адаптанты, о чем мечтали — рухнуло, а они сами деградировали до обыкновенных преступников. А раз немедленно захватить тебя и твою мать они не могли, то забавлялись, а сами готовились к нападению. Наверное, рассчитывали размягчить вашу волю, спровоцировать на какую-то ошибку, промах, который облегчил бы им задачу. Им это просто нравилось. Приводило в хорошее настроение.
После недолгой паузы Свени сказал:
— Не знаю, Майк. Может, так и было, а может, и нет. Точно не скажу.
Она вдруг повернулась к нему и взяла за руку. Ее голубые глаза были прозрачны, как два кристалла.
— Откуда же тебе знать? — ее пальцы глубоко вдавились в руку Свени. — Кто мог тебе рассказать? Земля знает о нас только ложь и ничего кроме лжи. Ты эту ложь должен забыть — все! Словно ты родился только сейчас. Ты только сейчас РОДИЛСЯ, Свени. Только сейчас, поверь мне. Все, чем они напичкали тебя — ложь. Теперь ты начнешь узнавать правду с самого начала, как ребенок.
Она еще мгновение не отпускала его, словно хотела встряхнуть. Свени не знал, что сказать, какое выражение изобразить на лице. Но то, что он испытал на самом деле, было ему неизвестно. Он не осмеливался выдать свое чувство, отпустить на волю. Девушка яростно смотрела ему в глаза, и он не смел даже моргнуть.
Он и в самом деле родился недавно, родился мертвым.
Пальцы девушки внезапно разжались. Майк бессильно опустила руки. Теперь она снова смотрела в сторону Впадины, где возвышался горный хребет.
— Все зря, — сказала она глухо. — Извини. Хорошенький же у нас получился разговор племянницы с дядюшкой.
— Ничего, Майк, не расстраивайся. Мне было очень интересно.
— Не сомневаюсь… Пойдем, пройдемся немного, Дон. Меня уже тошнит от этого пейзажа Впадины. — Она широкими шагами направилась к нависающему каменному склону горы, под которым жила колония. Свени смотрел ей вслед, и его льдистая кровь бурно пульсировала. Как ужасно, когда теряешь способность думать. Он никогда не испытывал подобного головокружения, пока не встретил Майк Леверо. Временами оно становилось легче, но никогда не уходило полностью. Он был одновременно и рад, и опечален тем, что его генетическая связь с этой девушкой — ведь он был действительно адаптированный сын Ширли Леверо — в соответствии с земными обычаями, недопустимое кровосмешение. Но в действительности земные табу не имели силы здесь, на Ганимеде, колонисты такие запреты отбросили. И Рулман объяснил почему.
— Можешь особенно об этом не волноваться, — сказал он еще в первый день в лицо пораженному Свени. — У нас нет никаких генетических причин опасаться внутреннего скрещивания. Даже наоборот. В таких маленьких группках, как наша, где нет притока свежих генов извне, генетическое смещение — основной эволюционный фактор. Если мы не предпримем мер, то с каждым поколением потеря незакрепленных генов будет увеличиваться. Этого мы, естественно, допустить не можем. Иначе в нашей группе исчезнут индивидуальности. Все станут одинаковыми. Никакое табу не оправдывает такого исхода.
Увлекшись, Рулман прочел Свени целую лекцию. Он объяснил, что, позволив скрещиваться родственникам, генетического смещения они не остановят. И в некотором отношении эффект получится обратный — смещение усилится. Колония предприняла меры, которые принесут плоды в восьмом поколении. К этому моменту Рулман уже употреблял такие слова, как аллель, изоморф, летальная рецессия и царапал на полупрозрачном листке слюды на столе генетические формулы. Потом, подняв голову, он увидел, что совершенно замучил своего слушателя. И это показалось доктору весьма забавным.
Свени не обратил внимания на насмешку ученого. Он прекрасно осознавал свое невежество. К тому же планы колонии ему были безразличны. Целью его на Ганимеде как раз и была задача положить конец существованию колонии. Свени и раньше предполагал, что его поступками станет управлять безысходное одиночество. Но поразился, когда понял, что такое же одиночество тяготеет над всей колонией, за исключением разве что Рулмана.
Майк оглянулась и, нахмурившись, призвала его поторопиться. Свени поспешил за ней, но внутренне не расслабился, стараясь размышлять.
Многое из того, что он узнал в последнее время в колонии, если ему не лгали, — не мог же он все проверить — выдерживало проверку на истинность. Порой факты перечеркивали то, что он узнал от полицейских инструкторов Порта. Полицейские, например, говорили, что пиратство на пассажирских линиях преследовало две цели: пополнение запасов пищи, оборудования, инструментов, а самое главное — увеличение числа колонистов путем принудительной адаптации пленников.
По крайней мере, на данный момент никакого пиратства не существовало, в этом Свени уже убедился и верил Майк, что его и в прошлом не было. Тот, кто разбирается в баллистике пространственной навигации, поймет, что пиратство в космосе — вещь невозможная. Игра не стоит свеч, затраты никогда не окупились бы. Но имелся и еще один довод. Цель, которую полицейские приписывали колонистам, нелепа. Колонисты Ганимеда вполне могли увеличить свою численность естественным путем, не говоря уже о том, что совершенно невозможно трансформировать взрослого человека в адаптанта. Пантропологи должны работать с яйцеклеткой еще до ее оплодотворения, как со Свени. Но это же касалось и обратной операции, и осознание потрясло внутренний мир Свени. Невозможно превратить адаптанта в обычного человека земного типа. Обещание, которое манило Свени, оказалось зданием без фундамента. И если возможность обратной трансформации взрослого человека в землянина и существовала, то знал об этом лишь один Рулман. Свени же был сверхосторожен, он прямых вопросов не задавал. Ученый и без того сделал небезопасные выводы из тех фактов, которые подготовили полицейские Порта, снабдив ими Свени. Он за два месяца научился уважать смелость и решительность Рулмана, но боялся его проницательности. И оставался еще открытым вопрос преступления, которое якобы совершили колонисты Ганимеда.
«Мы должны вернуть этих людей». Почему? Потому что мы должны знать то, что знают они. Но почему бы ни спросить у них прямо? Они не скажут. Почему не скажут? Потому что боятся. Они совершили преступление и должны понести наказание. Что же они сделали? Молчание.
Итак, состав преступления адаптантов до сих пор неясен. Они не совершали налетов на пассажирские лайнеры! Но даже если бы ганимедяне совершили невозможное и ограбили лайнер, взяв его на абордаж, то при чем тут первоначальное преступление, положившее начало самой пантропологии? Какое же ужасное преступление совершили родители адаптантов, если дети их оказались заброшенными на Ганимед навсегда? Дети не должны отвечать за то давнее преступление, это ясно. Дети даже никогда не были на Земле. Они были рождены на Луне и там же воспитаны в строгой тайне от всего мира. И то, что колонисты должны понести наказание за какой-то давний грех, и потому их необходимо вернуть под власть Земли, тоже оказалось обманом, как и приписываемое им пиратство. Если преступление совершилось на Земле, его совершили земные люди, но ни в коей мере не адаптанты, ледяные потомки которых скитались сейчас по Ганимеду. Никто из гани-медян преступления совершить не мог.