Внезапно на экране вновь начали появляться слабые проблески. Я резко наклонился вперед, спрашивая себя, не были ли они первыми проявлениями металлического ядра мира. С агонизирующей медлительностью сканер описал гигантский угол, затем другой… И тут…
С криком «Боже мой!» я резко вскочил со стула и повернулся лицом к профессору. Лишь единожды в жизни я испытал подобное потрясение — когда пятнадцать лет назад, случайно включив радио, услышал о падении первой атомной бомбы. Тогда это было всего лишь неожиданным, но то, что происходило сейчас, казалось невероятным: на экране появилась решетка из тонких линий, которые многократно пересекались, образуя абсолютно симметричную сетку.
Помню, что в течение долгих минут я был не в силах вымолвить хоть слово и стоял, застыв от изумления, в то время как сканер успел завершить еще один оборот.
Профессор заговорил мягким, неестественно спокойным голосом:
— Я хотел, чтобы вы увидели это своими глазами, прежде чем я что-либо скажу. Сейчас изображение охватывает площадь диаметром около тридцати миль, а длина сторон тех квадратов — две или три мили. Обратите внимание, что вертикальные линии сходятся, а горизонтальные изгибаются в виде арок. Мы видим перед собой часть огромной конструкции из концентрических колец. Центр должен находиться за много миль к северу, возможно в районе Кембриджа. Насколько далеко это простирается в другом направлении, мы можем только догадываться.
— Ради всего святого, что это?
— Ну, оно явно искусственного происхождения.
— Невероятно! На глубине пятнадцати миль!
Профессор вновь указал на экран.
— Видит Бог, я старался изо всех сил, — сказал он. — Но мне не удается убедить себя в том, что природа могла создать что-либо подобное этому.
Мне было нечего сказать r ответ, и он продолжил:
— Я обнаружил это зри дня назад, когда пытался определить максимальный радиус действия приборов. Я могу продвинуться глубже, но всерьез опасаюсь, что структура, которую мы видим, настолько твердая, что не пропустит мое излучение дальше.
Я выдвинул дюжину теорий, но в конце концов остановился на одной. Мы знаем, что давление на этой глубине должно достигать восьми или девяти тысяч атмосфер, а температура достаточно высока, чтобы плавить скалы. Но нормальная материя является почти пустым пространством. Предположим, что там существует жизнь — не органическая жизнь, разумеется, но жизнь, базирующаяся на сгустившемся до определенной степени веществе, в котором частично или полностью отсутствует оболочка электронов. Вы понимаете, что я имею в виду? Подобным созданиям даже скалы на глубине пятнадцати миль оказывают не большее сопротивление, чем вода, а мы и весь наш мир должны казаться не более материальными, чем привидения.
— Тогда то, что мы видим…
— Это город или нечто ему подобное. Вы видели его размеры, так что сами можете судить о построившей его цивилизации. Весь известный нам мир — океаны, горы и континенты — не более чем тонкая пленка, окружающая нечто, лежащее за пределами нашего понимания.
Некоторое время ни он, ни я не решались нарушить молчание. Вспоминается охватившее меня глупое чувство изумления, вызванное тем, что я оказался первым человеком в мире, узнавшим потрясающую правду — а я почему-то не сомневался, что это правда. И меня не переставал мучить вопрос: как отреагирует остальное человечество, когда открытие будет обнародовано.
Наконец я заговорил:
— Если вы правы, то почему они — кем бы они ни были — никогда не пытались вступить с нами в контакт?
Во взгляде профессора читалась изрядная доля сожаления.
— Мы считаем себя хорошими инженерами, — ответил он — Ну, и как мы можем до них добраться? Тем не менее я не вполне уверен, что контактов не было. Подумайте обо всех подземных созданиях, известных из мифологии, — тролли, кобольды и прочее. Нет, это абсолютно невозможно — беру свои слова обратно. И все же подобная идея наводит на размышления.
Все это время картина на экране оставалась неизменной: все так же тускло мерцала потрясшая меня до глубины души сетка. Я попытался представить себе улицы, здания и тех, кто среди них разгуливал, — эти создания могли прокладывать путь сквозь раскаленные скалы, словно рыба сквозь воду. Поистине фантастика!.. А затем я вспомнил невероятно низкий уровень температуры и давления, при которых существует человеческая раса. Да ведь это нас, а не их следует считать капризом природы, поскольку почти все вещества во Вселенной способны выдерживать температуру в тысячи или даже миллионы градусов.
— Ну, — неуверенно сказал я, — И что нам делать теперь?
Профессор возбужденно наклонился вперед.
— Для начала мы должны еще очень многое узнать, и все необходимо сохранить в глубокой тайне, пока мы не будем обладать более полной информацией. Можете представить себе панику, которая возникнет, если факты станут достоянием гласности? Разумеется, рано или поздно правда неизбежно откроется, но в наших силах выдавать ее постепенно.
Вы понимаете, что геологический аспект моих исследований теперь абсолютно не имеет значения. Первая вещь, которую мы обязаны сделать, это создать систему станций для определения протяженности структуры. Я предполагаю, что они должны располагаться с интервалом в десять миль по направлению к северу, но первую мне хотелось бы построить где-нибудь в южном Лондоне. Вся работа должна держаться в секрете, как это было при строительстве первой цепи радаров в конце тридцатых.
В то же время я собираюсь еще увеличить мощность моего трансмиттера. Я надеюсь, что смогу гораздо больше сузить излучение, таким образом изрядно повысив концентрацию энергии. Но это повлечет за собой разного рода механические сложности, и мне понадобится большая помощь.
Я обещал сделать все возможное для получения содействия в дальнейшем, и профессор выразил надежду, что скоро вы сами сможете посетить лабораторию. К докладу я прилагаю фотографию вида с экрана, которая, хоть и не столь четкая, как оригинал, сможет, я надеюсь, развеять сомнения в истинности наших наблюдений.
Я сильно опасаюсь, что наш грант Интерпланетарному обществу уже поставил нас на грань перерасхода средств за год, но абсолютно уверен, что даже полеты в космос в данный момент менее важны, чем безотлагательные исследования этого открытия, которое может оказать гигантское влияние на философию и будущее всего человечества».
Я откинулся назад и посмотрел на Карна. Многое в документе осталось для меня непонятным, но главные положения были достаточно ясны.
— Да, — сказал я. — Это оно! Где фотография?
Он протянул мне снимок. Качество оставляло желать лучшего, поскольку к нам попала далеко не первая его копия. Но изображенную на нем структуру я узнал немедленно и безошибочно.
— Они были великими учеными! — восхищенно воскликнул я, — Это Калластеон, все правильно. Итак, мы наконец добрались до истины, хотя нам и потребовалось на это три сотни лет.