Сесилия Вангер по-прежнему придерживалась правила, что ночевать Микаэль должен у себя дома. В начале третьего ночи он стал одеваться, а она продолжала лежать голой на кровати, тихонько ему улыбаясь.
— Ты мне нравишься, Микаэль. Мне с тобой хорошо.
— Ты мне тоже нравишься.
Она притянула его обратно к кровати и стащила с него рубашку, которую он только что надел. Он задержался еще на час.
Проходя в конце концов мимо дома Харальда Вангера, Микаэль заметил, как ему показалось, шевеление одной из занавесок на втором этаже. Правда, было слишком темно, чтобы сказать наверняка.
Только около четырех утра субботы Лисбет Саландер получила возможность одеться. Она взяла кожаную куртку и рюкзак и поплелась к выходу, где ее уже поджидал только что принявший душ и аккуратно одетый Бьюрман. Он протянул ей чек на две с половиной тысячи крон.
— Я отвезу тебя домой, — сказал он, открывая дверь.
Переступив порог квартиры, она обернулась. Ее тело выглядело раздавленным, лицо опухло от слез, и, когда их взгляды встретились, он отпрянул. Ему никогда еще не приходилось сталкиваться с такой неприкрытой жгучей ненавистью. Лисбет Саландер производила впечатление именно такой сумасшедшей, как ее описывал журнал.
— Нет, — произнесла она так тихо, что он едва расслышал. — Я доберусь сама.
Он положил руку ей на плечо:
— Точно?
Она кивнула. Рука у нее на плече сжалась.
— Ты ведь помнишь, о чем мы договорились. Ты придешь сюда в следующую субботу.
Она снова кивнула. Покорно.
Он ее отпустил.
Суббота, 8 марта — понедельник, 17 марта
Неделю Лисбет Саландер провела в постели, страдая болями в низу живота, кровотечениями из прямой кишки и менее заметными повреждениями, которые предстояло долго залечивать. На этот раз она претерпела нечто совершенно иное по сравнению с первым изнасилованием в его офисе; теперь речь шла уже не о принуждении и унижении, а о систематической жестокости.
Слишком поздно она поняла, что совершенно неправильно оценивала Бьюрмана.
Она воспринимала его как представителя власти, любившего диктовать свою волю, а он оказался законченным садистом. Он продержал ее закованной в наручники целую ночь. Несколько раз ей казалось, что он собирается ее убить, а в один момент он прижимал к ее лицу подушку до тех пор, пока она не перестала ощущать хоть что-либо и чуть не потеряла сознание.
Она не плакала.
Помимо слез, вызванных чисто физической болью в процессе насилия, она не проронила не единой слезинки. Покинув квартиру Бьюрмана, она доплелась до стоянки такси у площади Уденплан, доехала до дома и с большим трудом поднялась к себе. Там она приняла душ, смыла с себя кровь, потом выпила пол-литра воды, приняла две таблетки снотворного, дотащилась до кровати и с головой накрылась одеялом.
В воскресенье Лисбет проснулась ближе к обеду, без каких-либо мыслей и с непрекращающейся болью в голове, мышцах и в низу живота. Она выбралась из постели, выпила два стакана молока и съела яблоко. Потом приняла еще две таблетки снотворного и снова легла.
Встать с постели она смогла только во вторник. Она вышла на улицу, купила большую упаковку пиццы, сунула две штуки в микроволновку и наполнила термос кофе. Ночь она провела за чтением в Интернете статей и диссертаций о психопатологии садизма.
Ее внимание привлекла статья, опубликованная женской группой из США, где автор утверждал, что садист точно угадывает подходящие жертвы и самой желанной для него является та, которая сама идет ему навстречу, полагая, будто у нее нет выбора. Садист предпочитает несамостоятельных людей, пребывающих в зависимом положении, и обладает интуитивной способностью вычислять подходящие кандидатуры.
Адвокат Бьюрман выбрал в качестве жертвы ее.
Это ее озадачило.
Она вдруг стала понимать, как ее воспринимает окружающий мир.
В пятницу, через неделю после второго изнасилования, Лисбет Саландер прогулялась от своего дома до лавочки татуировщика. Она заранее позвонила и записалась на определенное время, но других посетителей в магазинчике не было. Владелец ее узнал и приветственно кивнул.
Она выбрала простенькую татуировку в виде узкой цепочки и попросила нанести ее на голеностопный сустав.
— Тут тонкая кожа. Здесь будет очень больно, — сказал татуировщик.
— Ничего, — ответила Лисбет Саландер, сняла брюки и подняла ногу.
— Значит, цепочку. У тебя уже много татуировок. Ты уверена, что хочешь еще одну?
— Она мне будет кое о чем напоминать, — ответила Саландер.
По субботам «Кафе Сусанны» закрывалось в два часа дня, и Микаэлю Блумквисту пришлось уйти. До этого он занимался тем, что вносил свои заметки в компьютер, а потом прошелся до магазина, купил еду и сигареты и пошел домой. Он пристрастился к жареным потрохам с картошкой и свеклой — раньше это блюдо его совершенно не привлекало, но на деревенском воздухе почему-то шло на удивление хорошо.
Около семи вечера он стоял возле кухонного окна и размышлял. Сесилия Вангер не звонила. Микаэль мельком видел ее днем, когда она покупала в кафе хлеб, но она была погружена в собственные мысли. Похоже, сегодня она звонить не собирается. Он покосился на маленький телевизор, которым почти не пользовался, но потом передумал, уселся на кухонный диван и открыл детектив Сью Графтон.
В субботу вечером, в назначенное время, Лисбет Саландер вернулась в квартиру Нильса Бьюрмана. Он впустил ее с любезной приглашающей улыбкой.
— Ну, как ты себя чувствуешь сегодня, дорогая Лисбет? — спросил он вместо приветствия.
Она не ответила. Он приобнял ее за плечи.
— В прошлый раз я, возможно, немного переусердствовал, — сказал он. — У тебя был несколько пришибленный вид.
Она одарила его кривой улыбкой, и он вдруг на мгновение ощутил неуверенность.
«Эта телка ненормальная, — напомнил он себе. — Об этом нельзя забывать».
Он задумался, сумеет ли она привыкнуть.
— Пошли в спальню? — спросила Лисбет Саландер.
«С другой стороны, может, она и уловила…»
Он повел ее, обнимая за плечи, как и во время предыдущей встречи.
«Сегодня буду с ней поосторожнее. Надо укреплять доверие».
На комоде уже лежали приготовленные наручники. Только подойдя к кровати, адвокат Бьюрман понял: что-то не так.