Старуха подошла к ней, неся на вытянутых руках холщовую тряпицу, пропитанную какой-то жидкостью. Капли стекали с нее на пол и с легким шипением испарялись.
– Н-нет! – взмолилась Николь и попыталась отодвинуться. – Н-не надо!
– Лежи! – шикнула колдунья.
Одной рукой она прижала плечо Николь к постели, а другой наложила тряпицу.
Николь обожгло, словно огнем. Она закричала, выгибаясь дугой. Но старуха держала ее крепко и лишь сильнее вдавливала тряпку в рану.
Пытка продолжалась недолго, но отняла у девочки последние силы. Когда ведьма выпустила ее, она обмякла на постели.
Воспользовавшись этим, старуха вновь намазала рану черно-коричневой мазью. Теперь Николь даже не пыталась сопротивляться.
– Вот так, – пробурчала ведьма, закончив накладывать повязку. – А сейчас тебе нужно поспать. Ночь будет тяжелой.
Она поводила раскрытой ладонью над лицом Николь. Девочка учуяла запах ее кожи – сочный и горький, словно ведьма растерла в пальцах стебли одуванчиков.
– Спи.
– Зачем ты лечишь меня? – слабо ворочая языком, спросила Николь. – Что ты хочешь сделать со мной? Съесть?
– Слишком много болтовни. Закрывай глаза.
– Я хочу знать, что меня ждет!
Колдунья приблизила к ней смуглое лицо и ухмыльнулась:
– Уверена?
Николь замолчала.
– Вот то-то и оно. Ты не хочешь знать, что тебя ждет. Никто не хочет.
Девочка попыталась возразить, но старуха еще раз провела ладонью над ее лицом. Горьковатый аромат опустился на Николь, и она почувствовала, что вместе с ним ее окутывает сон.
Ее забытье прерывалось дважды.
От первого раза у Николь остались смутные воспоминания. Окровавленная повязка, рука с пылающим белым мечом… Николь летит с крыши, снизу взметнулся к ней цветок пламени. Это маркиз поджег конюшню, и в ней горят лошади. Только рыжая Птичка несется по полю, как факел, а за ней остается жаркий огненный след.
Поймайте ее!
– Чш-ш! Тише, девочка…
Сколько крови! Все красное. Почему повязка в крови Птички? Зачем убили ее любимую лошадь?
– Сейчас будет легче.
Колдунья растет, и вот уже голова ее возвышается где-то под крышей, а руки – будто два ствола. Она тянет их к Николь, голос ее – глас трубы:
– Назови свое имя, девочка! Назови его!
«Чтобы ты навсегда оставила меня в своем подземелье?» – хочет ответить Николь.
– Имя даст тебе власть надо мной! – изо всех сил кричит она.
Но ведьма уже уменьшилась, стала совсем крошечной – не разглядишь. Летает рядом комариком, звенит в ухо:
– Как тебя называла мать?
– У меня не было матери, – шепчет Николь.
Кто там выглядывает из щели? Крыса! Она вскарабкалась на постель, ее крохотные лапки царапают Николь. Розовый нос обнюхивает подбородок, усы щекочут кожу. Крыса распухает, словно бычий пузырь, в который заливают воду. Святая дева, да у нее лицо маркиза де Мортемара! Он сидит верхом на ней – голый, жирный – и яростно бьет себя чешуйчатым хвостом по бокам. От него исходит нежный аромат фиалок, но это запах смерти.
«Куда ты спрятала камень? Признавайся, дрянь!»
Волосатые руки смыкаются на ее горле, маркиз наваливается всей тяжестью. Он задушит ее! Сними его, прогони, пожалуйста!
– Умоляю тебя… – хрипит девочка, широко раскрыв глаза.
– Имя! Я ничего не могу без него!
Отчего у ведьмы такое измученное лицо? Неужели она не может прогнать голую розовую тварь, что не дает дышать?
– Имя!
– Николь!
Старуха исчезла в тот же миг, как девочка сдалась и произнесла свое имя вслух. Значит, ведьма отступила перед маркизом. Теперь ее ничто не спасет.
Николь задыхается. Маркиз растекся, превратился в пылающее масло. Так казнили преступников. И ее казнят, потому что она воровка.
– Из-под черной земли, из-под красного камня, из-под синего холма вытекай вода, дева звонкая, пролейся на Николь. У той волосы черны, лицо бело, сердце чисто…
Кто это поет таким ясным голосом?
– Уноси, вода, ее печаль, крик-бессонницу, в темные леса, за лисью нору. Спрячь под брюхо зверю, под гнилую колоду, под зелен мох.
Это старуха. Она уже не поет, а проговаривает слова, все быстрее и быстрее.
– Страх – черный жар, сойди с Николь, упади на хромого зайца, на порченый каштан, на брусничную кочку. Уходи в болота, по нехоженым тропам – по звериному следу, по крутому оврагу.
Маркиз де Мортемар начал таять, как утренний туман.
– Чистая вода, росистая светлая дева! Окуни Николь в сон со всех сторон, веди по мокрому донышку.
Николь вдохнула полной грудью. Рука больше не пылала, крыса исчезла.
– От четырех углов, от пяти ветров, огонь, выйди вон! Белая кобыла бежала – земля дрожала, реки проливались, до нас дотекли, несут Николь до моря, до синей волны, до чистой колыбели. Там ей спать, там ей огонь переждать.
Николь перенеслась из жаркой постели на пустынный берег моря. Волна выплеснула на берег лодочку. Девочка опустилась в нее и почувствовала, что та же волна подхватила ее и несет по морю, покачивая бережно, как дитя в люльке.
Не было больше ни маркиза, ни яростного огня, ни боли. Только душный аромат фиалок повисел немного – и растаял.
Во второй раз, открыв глаза, она увидела, что ведьма привязывает к ее ступням крылья.
Николь громко рассмеялась.
– Хочешь, чтобы я полетела?
Но старуха даже не подняла на нее глаз. Она обматывала каждую ступню, и крылья холодили девочке ноги.
Николь полетит! Полетит туда, где бородатый северный ветер носится в горах, щекоча их снежными перьями. Туда, где горластые великаны играют свадьбу и топочут, вызывая обвалы.
Она полетит!
Она увидит, как под еловыми ветвями пляшут раскосые цверги, а из потайных дверей в земле выползают кривоногие тролли, чтобы искать их сокровища. Россыпи драконьего золота, спрятанного гномами, ослепят ее. Но она не тронет ни монетки – гномье золото не приносит счастья.
Она полетит…
Николь спала. Старуха опустилась на стул, присмотрелась. Нет, не почудилось: на измученном личике показалась улыбка. Что-то хорошее снилось бедняжке, чуть не покинувшей ночью этот мир.
Теперь можно позаботиться и о себе.
Колдунья, морщась, выпила чашку крепкого отвара. Вытащила из подпола мешок рябиновых веток. Свежие, всего пару дней назад заготовленные. Как знала!
Кряхтя, она разложила по полу ветки, разделась догола и легла сверху. Сгребла с краю рябину, забросала себя листьями. Закрыла глаза.