— Мое?
— Если поможешь мне спастись.
Макрон рассмеялся.
— Спастись! Да ты спятил. — Широким жестом он обвел цитадель, заполненную вовсю грабившими жилища пиратов корабельными пехотинцами. — Скоро все узнают о твоей измене, как только ты покажешься, тебя прикончат на месте. Нет для тебя спасения, Миниций!
— Ты можешь меня спрятать, переодеть, вывести отсюда тайком. Сделай это, и станешь богачом.
Макрон поджал губы, борясь с волной отвращения.
— Есть вещи, которые нельзя прощать. Предательство в их числе. Клади свою сумку и доставай меч.
Помолчав, Миниций опустил суму на крышу рядом с собой.
— Ладно, ты не хочешь пойти на это ради денег. Понимаю. Но подумай о Порции. Сделай это ради своей матери. Она любит меня, ты ведь знаешь. Я нужен ей!
— Брось сумку.
— Ради нее, Макрон. Не ради меня. Ради нее!
— Брось сумку!
— Если со мной что-то случится, это разобьет ее сердце.
— БРОСЬ, НА ХРЕН, ЭТУ СУМКУ!
Не в силах больше ждать, Макрон согнул ноги в коленях, выставив перед собой меч, и боком двинулся на предателя.
— Погоди! — заорал Миниций. — Что ты этим докажешь? Мы оба знаем, что ты лучший боец, чем я. Мне не выстоять!
— Так умри!
Миниций бросил сумку и упал на колени, протягивая к Макрону руки.
— Пощади! Ради твоей матери!
Макрон занес меч, чтобы нанести смертельный удар, но замер, заскрежетал зубами и, опустив клинок, процедил:
— А ну, встань!
Миниций с расширенными, пылающими надеждой глазами пролепетал:
— Ты не пожалеешь об этом, Макрон.
— Вставай!
Миниций поднялся на ноги, нервно улыбаясь.
— Да благословят тебя боги. Я знал, что ты хороший человек. Хороший сын. Мы никогда тебя не забудем, твоя мать и я.
— Ты хочешь помочь моей матери?
— Что? А… Да, конечно. Я люблю ее.
— Любишь, стало быть? Ладно. — Макрон кивнул, перегнулся через ограду башни и взглянул вниз. С этой стороны под башней находился крутой обрыв, а внизу, разбиваясь о подножие утеса, пенились морские волны. Шансов выжить при падении с такой высоты не было. Он выпрямился и посмотрел на Миниция. — Любишь ее? Тогда прыгай.
— Что?
— Тебе так и так умирать. Или я убью тебя на месте, или ты будешь предан мучительной и унизительной казни. И в том и в другом случае твой позор падет на нее. Но если ты прыгнешь вниз, я сделаю все возможное, чтобы замять историю с твоим предательством. — Макрон выдавил улыбку. — Ради моей матушки, как ты сам говорил.
— Ты ведь это не серьезно?
— Еще как серьезно. Слушай, времени у меня мало. Сюда в любой миг могут подняться другие, посмотреть, что тут да как, и если ты останешься на крыше, я просто передам тебя в их руки. Сам понимаешь, что это значит.
Миниций закусил губу и умоляюще сложил руки.
— Макрон, прошу тебя…
— Лучшего выхода для тебя нет. Прыгай!
— Не могу. Я боюсь!
— Круто.
С лестницы, отдаваясь эхом, донесся голос. Оклик повторился — Катон звал Макрона.
— Давай сюда! — крикнул ему Макрон, не сводя взгляда с Миниция.
Послышался топот сапог. Макрон со значением кивнул в сторону края площадки и поднял брови. Лицо Миниция исказилось ужасом, и он покачал головой.
— Это твой выбор? — Макрон пожал плечами, отступил на несколько шагов и повернулся к лестнице. Катон с мечом наготове появился из двери ему навстречу. Макрон поднял руку.
— Полегче. Там, внизу, все улажено?
Катон, тяжело дыша, кивнул.
— Свитки добыл?
— Ага… Где Миниций?
Макрон обернулся. Предатель исчез. На крыше осталась лишь смятая кожаная сумка. Макрон помолчал, глядя на ограду площадки, а потом ответил:
— Миниций? Только что был здесь. — Он покачал головой. — Не иначе как старый ублюдок отрастил крылья…
Спустя шесть дней флот вернулся в Равенну. Когда паруса появились на виду и весть об этом распространилась по городу, ликующий народ высыпал на улицы. Толпа устремилась в гавань и на молы, откуда люди радостно махали руками, приветствуя приближающихся моряков. Родственники матросов и корабельных пехотинцев собрались у ворот морской базы, стремясь поскорее увидеться со своими близкими. При приближении к гавани корабли свернули паруса, перейдя на весла, прошли мимо плотной массы стоявших на рейде торговых судов и вошли в военную бухту.
Раненых везли на триремах, шедших в голове колонны. Эти крупные военные корабли первыми подошли к пристани и бросили швартовые троса на берег, где их уже с нетерпением поджидали у каждого причала. Как только корабли сбросили сходни, раненых начали сносить на берег. Длинная колонна людей с носилками, на которых лежали пострадавшие, потянулась к лекарскому корпусу. Раненых оставляли там, а освободившиеся окровавленные носилки возвращали на корабли, чтобы положить на них следующую партию. Пострадавших было столько, что ходячим пришлось добираться до лекарского корпуса самостоятельно, иначе разгрузка тянулась бы невесть сколько времени.
Когда стали очевидны масштабы потерь, праздничное настроение фактически сошло на нет, и Равенна погрузилась в печаль и скорбь. Там, где только что звучали радостные крики, теперь слышались горестные причитания друзей и родичей раненых и павших.
Когда триремы освободили от раненых, те отошли от пристани, чтобы встать на якорь в военной гавани, настала очередь остальных кораблей, с которых на берег сходили измотанные нелегким походом моряки и корабельные пехотинцы. Они брели к казармам, предвкушая плотный горячий обед, а потом возможность как следует отдохнуть и расслабиться в бане. Семейные бойцы спешили сообщить близким, что целы и невредимы, однако знали, что, пока оружие и снаряжение не будет приведено в полный порядок, командиры не разрешат им покинуть базу.
Последними на берег сходили пленники: длинные вереницы мужчин, женщин и детей, скованных вместе цепями. Их выводили из темных, вонючих корабельных трюмов, сгоняли вниз по сходням и вели по направлению к превращенным во временную тюрьму складам, где им предстояло ждать, когда агенты работорговцев явятся для осмотра и отбора живого товара перед предстоящими через несколько дней торгами. Доходы от продажи пленников, вкупе с добром, присвоенным при разграблении пиратский цитадели, могли принести некоторым — в первую очередь, конечно, командирам — чуть ли не целое состояние. На некую толику выручки так или иначе мог рассчитывать каждый участник похода, и это могло пополнить накопления, которые делались к отставке, хотя многие очень быстро спускали добытые средства на азартные игры, выпивку и шлюх, едва получали разрешение покинуть базу.