Катон наклонился, упершись руками в колени, перевел дух и подошел к телу — убедиться, что противник мертв. Тот таращился на солнце невидящими глазами, не подавая никаких признаков жизни. Катон повернул обратно, и тут сверху донесся крик: раненый пират пытался защититься от погонщика мулов. Тот подхватил с земли тяжеленный камень и прямо на глазах у Катона размозжил пирату голову. Издав стон, тот рухнул на дорогу. Погонщик, склонившись над ним, принялся обхаживать его каменюкой снова и снова, разбрызгивая кровь и ошметки мозга.

Обнажив меч, Катон подошел к погонщику и спокойным тоном промолвил:

— Мне кажется, ему уже хватит.

Он кинул взгляд на то месиво, в которое превратился череп убитого. Погонщик посмотрел туда, потом перевел взгляд на Катона, и глаза его расширились от страха.

— Стой на месте!

Катон остановился, а спустя момент вложил меч в ножны.

— Вот, пожалуйста. Видишь, я тебе зла не желаю. — Он поднял пустые руки. — Видишь?

Погонщик некоторое время смотрел на него, потом опустил руки, бросил на землю окровавленный камень и выпрямился над убитым им пиратом. Но на Катона все равно смотрел настороженно.

— Ты кто?

— Центурион Катон, флот Равенны. Мы прибыли сюда, чтобы покончить с пиратами.

Некоторое время погонщик молчал, потом закрыл лицо руками, и все его тело заходило ходуном от судорожных рыданий. Ступив вперед, Катон положил руку его на плечо.

— Все конечно. Теперь ты свободен.

Погонщик кивнул, — или его все еще трясло? Этого Катон не знал и, ища нужные слова, чтобы утешить погонщика, повторил:

— Ты свободен. Все кончилось, ты больше не раб.

— Раб? — Он стряхнул руку Катона с плеча и посмотрел на него с негодованием и горечью. — Раб? Я не раб! Я римлянин… римлянин!

Катон отступил на шаг.

— Извини, я не знал… Как тебя зовут?

— Как зовут? — Он выпрямился и взглянул на Катона со всей гордостью, какая была только возможна при столь жалком обличье. — Меня зовут Гай Целлий Секунд.

Глава тридцать четвертая

Когда яхта достигла расположения флота и причалила возле флагмана Веспасиана, уже пала ночь. Флот стоял на якорях на небольшом расстоянии по побережью от горного массива, на котором пираты устроили свой наблюдательный пост. Корабли покачивались неподалеку от берега в полной темноте, потому что Веспасиан запретил зажигать костры или лампы. Укрепленный лагерь на берегу тоже тонул во мраке: бойцы, разойдясь по палаткам, уминали свой паек холодным. Макрон дождался, пока команда надежно сцепила яхту с флагманом крючьями, и поднялся по ступенькам бокового трапа квинквиремы на борт, где был встречен младшим трибуном и немедленно препровожден в каюту.

Новый префект сидел за маленьким столом, едва освещенным крохотной лампадкой, которой он позволил себе воспользоваться. Когда послышался стук в дверь, Веспасиан поспешно сглотнул и лишь потом ответил:

— Да?

Трибун открыл дверь, просунул голову под низкую притолоку и доложил:

— Вернулся центурион Макрон, командир.

— Давай его сюда.

Трибун отступил в сторону, пропуская Макрона. Тот шагнул вперед и встал навытяжку.

— Вольно. Где центурион Катон?

— Держит врага под наблюдением, командир.

Глаза Веспасиана вспыхнули предвкушением, он подался через стол.

— Стало быть, вы их нашли?

— Так точно, командир. И флот, и базу. Не больше чем в десяти милях отсюда. Я покажу на карте, командир.

Веспасиан убрал со стола кувшин и чашу, а Макрон тем временем вытащил из-за пазухи карту Катона, положил на стол и аккуратно развернул. В тусклом свете оба склонились над ней пониже. Макрон указал на гору, куда они с Катоном взобрались в это утро.

— У противника там был устроен наблюдательный пункт, командир. Нынче утром мы случайно наткнулись на него и убили наблюдателей.

Веспасиан покосился на центуриона.

— И много их было?

— Всего трое, командир.

— Всего трое? — Веспасиан улыбнулся. — Тебя послушать, так это было совсем просто.

— Мы обрушились на них внезапно, командир. А когда фактор внезапности на твоей стороне, это весьма упрощает жизнь.

— Вполне согласен. Прошу, продолжай.

— Есть, командир. — Макрон провел пальцем по карте, указывая на залив у подножия горы, напротив наблюдательного пункта. — Вот здесь они угнездились, командир. Мы насчитали двадцать три корабля: две триремы, восемь бирем, девять либурн и четыре малых судна.

Веспасиан поджал губы.

— Да они, вижу, собрали настоящий флот. Этот Телемах, должно быть, способный предводитель.

— Мы в этом уже убедились, командир, и заплатили немалую цену.

— Да, верно… Что еще вы видели?

— Вот здесь, на этом скальном отроге, командир, находится укрепленная цитадель. С трех сторон к ней не подобраться из-за обрывов, а со стороны суши там ров и довольно крепкая стена.

— Ну, это не так важно, — решил Веспасиан. — Наша первоочередная задача — захватить и уничтожить флот, а после этого можно будет не спеша разобраться и с цитаделью.

Макрон взглянул на префекта.

— Мне кажется, командир, что Телемах хранит свитки именно там. Мы должны проявлять осторожность. Вдруг возникнет пожар?

— Разумно, — кивнул Веспасиана. — Мы не будем использовать при осаде зажигательные снаряды, и я отдам корабельной пехоте строжайший приказ при прорыве ничего не поджигать.

— А можно ли на нее положиться, командир? Эта, с позволения сказать, пехота не отличается отменной дисциплиной.

— Но тогда мы, легионеры, должны подавать им пример, не так ли?

— Так точно, командир.

Макрон улыбнулся. Подобные слова, произнесенные любым другим сенатором, были бы восприняты им как попытка заигрывания с простонародьем, однако Веспасиан был опытным воином, настоящим полководцем и, Макрон это нутром чуял, действительно ощущал себя легионером. Он прекрасно знал нужды простых бойцов и делил с ними все походные тяготы, насколько позволял это его высокий ранг. Недаром Второй легион Августа под его началом сражался так доблестно и стяжал такую славу в ходе Британской кампании. Макрон осознавал, что в этом коренятся истоки и его собственной преданности Веспасиану. Тот действительно был человек, способный вести за собой.

Задумчиво глядя на карту, Веспасиан почесал широкий лоб, и до Макрона дошло, что командир смертельно устал — может быть, больше, чем любой другой человек на флоте, и подумал, что это, увы, одно из обременений высокого сана. Кроме того, внимательно изучавший карту префект флота Равенны напомнил Макрону Катона, с его неуемной умственной активностью, и в какой-то миг центурион позавидовал мыслительным способностям их обоих. Однако, рассудил он спустя мгновение, талант у тебя или есть, или нет, и ежели человек в каком-то отношении не одарен, то тут все равно ничего не поделаешь. Он, Макрон, создан для службы, ему нравится незамысловатая солдатская жизнь, а всяческим умствованиям пусть предаются другие, кто метит выше. Он своего служебного потолка уже достиг и ни на что большее не рассчитывает. И если вдуматься, то по сравнению с бесконечным самокопанием Катона и ему подобных это сущее благословение.