– Вломился в комнату Эллины и все в ней обыскал. Папки я не нашел. Что естественно... Я и не надеялся на столь скорую победу... – Михаил Степанович наморщил костистый нос, став похожим на старого опоссума. В нем было очень много животного, но с возрастом он все меньше походил на медведя. – Тогда я стал Эллине угрожать. Сказал, что, если она не вернет мне папку, я засажу ее в тюрьму. Мне это ничего не стоило, она знала, но не испугалась. Да и не удивительно! После сталинских лагерей советская тюрьма показалась бы ей санаторием. Тогда я стал грозить ей смертью. Но и это не помогло. Эллина заявила, что будет очень рада, если я укорочу ее земной путь, да только этим себе хуже сделаю. Папка в надежном месте, сказала Эллина, и как только она умрет, документы будут отправлены куда следует. Я не знал, блефует она или нет (теперь оказалось, блефовала), поэтому не рискнул с ней связываться. А перед тем как расстаться, она сказала мне вот что: «Я нанесу тебе удар, когда ты расслабишься и перестанешь этого ожидать. И уничтожу тебя в момент твоего наивысшего счастья. Как ты меня! Я буду жить только для этого... А ты будешь жить, пока жива я!» И, знаешь, она меня напугала. Я знал ее нрав и предполагал, что она на многое способна. Поэтому всю жизнь ждал удара и приготовился к нему. Но вот мой сын занялся политикой, и я... По-настоящему струхнул. За Эллиной все последние годы велось наблюдение. Я знал обо всем, что с ней происходило. Почти обо всем... О ее делах с «Пуаро» мне было неведомо. Думаю, она заметила, а скорее почувствовала слежку и перехитрила моих людей...
Старик говорил все тише, пока не перешел на шепот. Как раз в этот момент в комнату вернулась Наталья, но Михаил Степанович отправил ее обратно. Девушка послушно ретировалась, а Дубцов, полежав немного, продолжил:
– Я главного не сказал. Эллина обронила тогда туманную фразу. Сказала, что удар нанесет не своими руками, а руками того, кто отмстит не только за нее, но и за своего отца, жизнь которого я искалечил так же, как ее. Я долго потом размышлял над этими словами и понял, что она имела в виду детей Егора. Я стал наводить справки и выяснил, что у него есть сын, который помещен в детский дом. В итоге я его усыновил.
– Выходит, вы... – Лариса нахмурилась. – Обманывали Алекса всю жизнь? Говорили, что любите, как сына, а сами?..
– Я люблю его, как сына, – твердо сказал старик, и Лара сразу поверила в его искренность. – Он удивительный человек. Не чета отцу. Настоящий... Но есть еще одна причина, по которой я не мог не проникнуться к нему искренним чувством...
– Какая же? – недоуменно спросила Лара.
– Он так похож на свою мать...
– Вы знали маму Саши?
Дубцов сокрушенно покачал головой:
– Неужто никто, кроме меня, не видит, как Сашка похож на Эллину? У них же одинаковые глаза, носы, подбородки... Я уж не говорю о руках! Просто один в один...
– Вы хотите сказать, что Алекс сын Графини?
Михаил Степанович согласно качнул головой.
– Но откуда вы?..
– Догадался сразу, как его увидел, но убедился в правильности своих предположений, когда документы на усыновление оформлял. Специально поднял все архивные справки, чтобы удостовериться...
– Почему же вы не сказали ему правды?
– Ты считаешь, что мальчику радостно было бы узнать, что родная мать от него отказалась? Это я могу ее поступку оправдание найти, а он, не зная всех обстоятельств, не нашел бы и возненавидел ее...
– Мне кажется, Алекс имеет право знать... – Она испытующе посмотрела на Дубцова: – Вы не возражаете, если я ему расскажу?
– Расскажи... Только дождись, когда мы с Эллиной умрем...
– Михаил Степанович, ну что вы все о смерти да о смерти?
– Кто о чем, а вшивый о бане, – усмехнулся он.
– Может, вернемся к прерванному разговору? Скажите, это вы приказали установить за Алексом слежку?
– Я. Когда мне сообщили, что Эллина попала в больницу, я «сделал стойку». И первым делом вызвал Саню в Москву. Я знал, как он боится меня потерять, поэтому мне достаточно было в телефонном разговоре обмолвиться о том, что я плохо себя чувствую. И он примчался первым же самолетом. Естественно, я не мог оставить его без присмотра, поэтому послал своего человека за ним проследить.
– А другого человека вы отправили ко мне? Под видом Александра?
Он смежил веки, подтверждая.
– Потом вы его в коммуналку послали, – продолжила Лара. – А Славика зачем приказали убрать?
– Такого приказа я не давал. Старцу (такой у него псевдоним) всего-навсего нужно было осмотреть квартиру. То, что там в это время находился твой друг, оказалось для него сюрпризом. Старец ретировался бы, но Стас накинулся на него и хотел скрутить, а в том сработали навыки...
– Ну а с частным детективом как быть? Скажите, его убрали тоже без вашего ведома?
– Нет, тут мой грех. Вы с Санькой просто не успели... Но Эллина ведь...
«Разыскивала Александра Данченко», – мысленно подсказала Лара, но оказалось, Дубцов хотел сказать совсем не то:
– Она собирала досье на меня и Сергея. В течение нескольких лет. Могу тебе сказать, детектив много нарыл. Конечно, до моих грехов он не докопался, а вот до грешков моего сына... Ты же понимаешь, политика – вещь грязная, и не всегда Сережа поступал по правилам... – Он, поморщившись, приложил руку к груди. Видимо, этот разговор приносил ему физические страдания. – Пришлось детектива убрать, а агентство уничтожить. Быстро сработали, до того, как вы с Саней до них добрались...
– «Жучок» в телефон вы сами подсунули?
– Да, чтобы избежать подозрений. Я спрогнозировал ход Сашиных мыслей... – Он зажмурил глаза. Из-под поредевших ресниц текли слезы. – Старец сейчас уже мертв... Я не мог сохранить ему жизнь... Он неумен, я не стал рисковать...
Михаил Степанович вдруг задохнулся. Лариса, видя, как он хватает ртом воздух, подалась вперед, но Дубцов быстро пришел в себя:
– Ничего, у меня это бывает, – просипел он. – Особенно в последние дни... Сейчас пройдет...
– Может быть, Наташу позвать?
– Не надо. Мне уже не поможешь, умираю... И ты для меня сейчас вместо священника... Все тебе рассказываю, без утайки... Хотя понимаю, осудишь... – Он протянул руку к стакану с водой, но кисть безжизненно повисла. Лара вскочила и подала старику питье. Он жадно захлюпал. Напившись, Дубцов умиротворенно выдохнул и возобновил свой монолог: – Я грешник, да. Я в жизни много плохого натворил. И готов за это ответить... Но сын! Почему он должен за мои грехи страдать? Да, понимаю, это самая изощренная месть мне... Но кто позаботится о нем? Я взял это на себя. И пусть я сгорю в аду, но... Об одном прошу, пощади моего мальчика...
– Что вы имеете в виду, Михаил Степанович? – спросила Лариса.