– А он молодец! – подтвердил голос в инфоблоке.– Он вам еще не надоел?
– Я тут пока пройдусь, добью, если кто уцелел,– сказал Морозов.– Эти зеленые могли и прозевать... Я быстро.
Прапорщик Морозов успел сделать три шага. И умер.
Ильин спрятал пистолет в карман куртки.
– Сейчас садитесь в машину и езжайте к спецлагерю,– сказал голос.
– Я сейчас пошлю тебя...
– Вы ведь сами выбрали, товарищ майор. Я предупреждал. А теперь вы хотите еще раз ошибиться? Думаете, в случае с вашими бывшими подчиненными выйдет как-то по-другому?
– Хорошо,– сказал Ильин, подумав.
– Вот и отлично! Браво. Значит, вы вместе со своими бойцами отправляетесь через кольцо в автофургоне к Понизовке. Там находите Грифа... или дожидаетесь его... и рассказываете о космической станции, о тех двоих, что это они стоят за всем этим... и скажите, что они знают о том, что с ним произошло десять лет назад. И самое главное – они знают, как остановить грядущую катастрофу. Запомните?
– Запомню,– сказал Ильин.– Только и ты запомни...
– Давайте мы опустим вашу угрозу. Запишем, что вы обещали меня найти и убить, и подведем черту. Согласны?
– Согласен.
– Замечательно. Чуть не забыл... Когда будете общаться с начальником лагеря, можете обращаться к нему просто – «Пастух». Он поймет и не обидится.
Инфоблок выключился.
Старший откинулся в кресле и закрыл глаза.
Это Ильину показалось, что его инфоблок выключился, на самом деле хитрая машинка продолжала держать кадр, можно было видеть, как Ильин мечется между палаток и машин, щупает пульс, пытается услышать дыхание...
При желании.
Странные рефлексы у этого профессионального убийцы. Все время норовит спасать чужие жизни.
Он и с Грифом-то поссорился из-за этого. Очень надеялся, что свободный агент вмешается, возьмет грех на себя, снимет груз с ребят Ильина...
А тот не вмешался. Не мог. На самом деле – не мог, но Ильин не поверил. Решил, что агент специально мажет его и его людей кровью...
Старший протянул руку к голопанели, переключил воспроизведение на запись. Все это можно будет посмотреть потом, когда сердце наконец отпустит. И дыхание восстановится.
Старый он уже.
Слишком старый для всего этого.
За время этих разговоров с майором Ильиным трижды включался медблок, трижды металлическое щупальце делало инъекции, но боль не уходит, а остается рядом. Продолжает держать холодную руку на его сердце.
И трудно дышать.
Подохну я скоро, подумал Старший. Может быть, поэтому и решил поступить именно так, а не иначе.
Хотя вряд ли это поможет. Остановить апокалипсис невозможно. Сценарий утвержден, билеты проданы.
Но, с другой стороны, если есть хоть один шанс, мизерный, исчезающе маленький... если есть люди, которые готовы бороться...
Может, стоить дать им шанс?
Старший встал с кресла и подошел к двери. Диафрагма открылась.
Появилась вдруг мысль – пойти прямо сейчас к Младшему, разбудить, рассказать о том, что решил сделать, о том, что уже успел сделать втайне от него, и услышать в ответ...
А что он, собственно, хочет услышать в ответ?
Давай сделаем это вместе? И это будет означать, что не только и не столько близость смерти подтолкнула Старшего... что есть смысл в его поступках и надеждах...
А если Младший просто засмеется ему в лицо. Убить не сможет. Плюнет?
Или все-таки ударит. И бросится в центр Управления, и отдаст приказ... «паукам», Клееву, черту, дьяволу... зальет кровью все, до чего дотянется...
Он же сумел выманить у постамериканцев сохранившиеся боеголовки. Отдал им в аренду через Клеева полторы сотни «летучих рыб», а в залог взял остатки американского ядерного оружия.
Гавайи и Аляска повелись, ведь боеголовки у них взяли на время, для того только, чтобы гарантировать неприменение ядерного оружия при высадке и столкновении с Кораблями, Братьями, канадцами или мексиканцами.
И никто не рискует, ведь опасные игрушки, гарантировавшие все это время независимость осколков США, будут храниться на территории посольств России. А то, что в подвалах посольств есть такие забавные золотистые кольца – это тайна высшей категории. И то, куда через эти кольца можно боеголовки отправить,– тайна высшей категории...
Нет, Младший молодец. Младший подрос, заматерел. Младший умеет много чего! Наверняка он что-то держит в рукаве, чтобы прижать, если понадобится, своего напарника.
Нельзя рисковать, наверное.
Старший медленно пошел к своей комнате. Наверное, конструкторы станции все-таки правильно сделали, разместив помещения так далеко друг от друга.
Есть время подумать по дороге. Вспомнить, как все началось...
Вечер. Поздний вечер. Или не поздний? В январе темнеет рано... А это было именно в январе. Он поехал девятого января на дачу... какого черта он туда поехал? Не помнит уже. За чем-то, что показалось настолько важным, что ради этого можно было вытерпеть и полтора часа в электричке, и четыре с половиной километра вдоль заледеневшей дороги...
На перроне он вышел единственный из всей электрички, постоял, тоскливо глядя вдогонку уходящему поезду...
Вот странно, зачем поехал на дачу – вылетело из головы напрочь, а вот тоскливое чувство одиночества, какой-то потерянности, охватившее его в тот момент, когда с шипением захлопнулись двери электрички, осталось с ним до сих пор.
Или это он обманывает себя задним числом, придумал себе предчувствие, а тогда просто материл себя за то, что теперь придется продираться сквозь мороз и снег...
Старший остановился и хрипло рассмеялся.
Вспомнил. Вот сейчас вдруг вспомнил. Он же за диском ехал. За своей нетленкой. Он все лето две тысячи шестого года провел на даче, стуча по клавиатуре своего позорно древнего ноутбука в целях написания нового романа.
По привычке скопировал текст на диск, диск оставил на даче, а с ноутбуком поехал домой, не заладилось с издательством, то ли отказали в авансе, то ли что-то еще такое... потом уехал с горя отдыхать за моря... потом издательство проснулось, попросило текст – и чтобы быстро, до конца январских праздников,– он сунулся в компьютер, обнаружил, что текст куда-то делся, испарился...
Да, и вот за этим он и поехал на дачу.
Тогда это было таким важным! А потом оказалось, что неважно уже ничего, кроме жизни.
Выбор – жить или подохнуть.
Не так!
Отобрать жизнь у другого или подохнуть.
Электричка ушла, он тяжело вздохнул, поднял воротник куртки, поправил шарф и двинулся к дороге. Был еще шанс, что попадется попутка. В обычное время там было довольно оживленное движение. В обычное время.