Все согласно закивали головами.
– Какие записки! – неожиданно вступила в разговор «совесть второго подъезда» тетя Катя. – В наше время записок не писали, а порядок был! А если кто и писал, то боком ему выходили эти записочки.
Все на короткое время замолчали, обдумывая: как это боком?
– Эта шалава Наташка, – без обиняков продолжала тетя Катя, – меняет мужиков, как петух куриц. – Неожиданное, но сильное сравнение заставило собеседниц улыбнуться, а молодая мамаша даже рассмеялась.
– И нечему тут веселиться! – сурово осадила ее тетя Катя. – Вот так и смеемся, сами не знаем чему. Вы посмотрите, что на съезде делается!
Тема разговора резко сменилась. Задавала тон все та же тетя Катя. Разговор тут же принял острый характер. Как и повсюду в обществе, и здесь не было согласия. Когда молодая мамаша Ворожейкина робко подала голос в защиту Ельцина, на нее дружно набросились Хлудова и тетя Катя. Но и они не были едины в своих симпатиях. Кумиром Хлудовой был Руцкой, а тетя Катя стояла за депутата Бабурина. «Хороший такой», – ласково сказала она про него.
Неожиданно в разговор вступила Фрося, до сей поры молчавшая.
– Во всем виноваты жиды! – изрекла она.
Спорщики смолкли, обдумывая это заявление.
Тетя Катя согласно закивала, а Хлудова, сделав кисло-сладкое лицо, заявила:
– Ну почему же? Среди евреев тоже попадаются хорошие люди.
– Хорошие! – передразнила ее тетя Катя. – Ты, Тамара Яковлевна, посмотри на Фишкиных из третьего подъезда.
– А что Фишкины?
Но раскрыть гнусный облик Фишкиных тете Кате не удалось, потому что Фрося продолжала свои обличения.
– Грядет Содом и Гоморра! – вещала она. – Живем в мерзости, в разврате. Разве дело в Наташке поганой? Посмотрите вокруг себя. В ваших же домах гнездится порок. Вас отравляют медленно, но каждодневно.
Слушатели недоуменно смотрели на Фросю, ожидая фактов, и они последовали.
– Вот ты, Нинка, – Фрося в упор глянула на Ворожейкину. – Иван, мужик твой, пьет?
Та грустно кивнула.
– Пьет и тебя мытарит. И долго еще будет мытарить. Жизни у тебя из-за него не будет. И мальчонка твой слабеньким родился, хоть в тебе столько здоровья. Почему? По той же причине.
Ворожейкина хотела заступиться за мужа, рассказать, что Илья пьет только по выходным, что ее он не обижает, а ребенок болеет потому, что при родах простудили. И живет ведь она не так уж плохо, не хуже людей… Но почему-то все эти слова вылетели у нее из головы. И она вздыхала, соглашаясь с Фросей. Черный мрак заслонил разум. Богомолка была во всем права.
А Фрося уже обратила свои страстные речи к отставной педагогине.
– Давно я за тобой, Маврикиевна, наблюдаю, – вкрадчиво зашептала она. – Все-то у тебя не так, все-то плохо, а почему? Потому что нет у тебя мужика. Сухая ты ветка, Тамара. А был бы у тебя мужик – злость бы твоя пропала. А ведь ты не хуже других. Красавицей была! Только красота-то твоя впустую пропала. А все эта тварь, Манька Серегина из двенадцатой квартиры. Ты ведь Пашку Серегина любила?
Хлудова чуть заметно кивнула.
– И он тебя любил. Но не смогла ты удержать его подле себя. Манька отбила. Отбила сука крашеная. Он к тебе тянулся и сейчас тянется, но стерва эта про тебя ему нашептывает. Позорит всяко, наговаривает… Он тебя, лебедушку, как на улице встретит, обмирает весь, но подойти не может. Приворожила Манька его, к колдовкам бегала, черную отраву в зелье подмешивала. Вот где корень бед твоих!
Фрося остановилась и перевела дух.
Слушатели сидели как мышки, не в силах даже пошевелиться.
– Теперь о тебе, Катерина, – Фрося вперила перст в «совесть второго подъезда». – Фишкины! Тут ты в точку попала. Пьют кровь христианских младенцев, жируют. Ты видишь, на «Волгах» разъезжают, а почему? За счет кого? Да за счет тебя, глупая. А знаешь ли ты, что они у тебя электричество воруют? Вы хоть и в разных подъездах, но через стену живете. Вот-вот! Ты присмотрись, как у тебя счетчик мотает! Все выключи и посмотри. Они потихоньку провели к себе провод и жгут почем зря твои киловатты.
Тетя Катя, побледнев, слушала Фросю. Рот ее вытянулся в ниточку. Глаза горели сумасшедшим блеском.
– Истинная правда! – хрипло произнесла она и поднялась.
Все молчали, потрясенные проповедью.
– Ну, я пойду, – обыденным тоном проговорила Фрося.
Три женщины, как завороженные, продолжали молча взирать на нее.
Фрося удалялась, и в ее утиной походке ощущалось некое величие. Она и сама не знала, откуда взялись эти слова, которые так страстно произносила еще минуту назад. Казалось, они шли откуда-то извне. А может, все эти мысли копились в ней давным-давно и только ждали повода выплеснуться наружу?
Некоторое время троица сидела молча, потом так же молча они встали и разошлись по своим норкам. Однако начало событиям было положено.
Молодая мама Ворожейкина, принеся свое чадо домой, молча, без обыкновенного сюсюканья и лепета, уложила его в кроватку, потом принялась готовить ужин: вот-вот должен был прийти с работы ее благоверный. Делала она все как-то автоматически. Обычно Ворожейкина во время работы по дому напевала народные и популярные песни, сейчас же словно воды в рот набрала.
Щелкнул замок входной двери, появился муж Ванечка.
– Здорово, мать, – весело сказал он, – как вы тут без меня?
Ответом было гробовое молчание.
– Ты чего невеселая? Или съела чего не то? – Шутки Вани обычно отличались незамысловатостью и простым здоровым юмором. – Чего у нас на ужин? – с интересом спросил он.
– Щи, – односложно ответила Ворожейкина.
– Ага, щи, – миролюбиво произнес Ваня, – щи – это хорошо. Муж приходит с работы и спрашивает жену: что, мол, пожрать? Она отвечает: на первое щи похлебать, на второе меня… «Первого не надо, – отвечает муж, – давай два вторых».
Допотопную эту побасенку Ваня излагал с удручающим постоянством. Обычно Ворожейкина по окончании рассказа игриво хихикала, но сегодня отреагировала по-новому.
– В другой раз, – жестяным голосом сказала она.
– Что в другой раз? – не понял Ваня.
– …
Ваня недоуменно пожал плечами, но промолчал. Обычно он старался не вступать в спор со своей супругой, которая была на голову его выше.
Ужин продолжался в молчании. Ворожейкин понял, что «половина» почему-то не в духе, и старался вести себя сдержанно. Однако попытки сохранить мир не увенчались успехом.
– Гадство! – взорвалась Ворожейкина и в сердцах швырнула на пол крышку от кастрюли.
Ваня испуганно уставился на грохнувшую крышку, потом на жену. Та дула на обожженные пальцы. Потом презрительно посмотрела на мужа и произнесла в пространство: